С Геной встретились у кинотеатра «Москва». Зашли во двор, Жохов достал из сумки прозрачную папочку.

– Тут вся документация. Смотреть будешь?

– А нужно? – спросил Гена.

– Необязательно, просто отдашь им в комплекте. Тут результаты металлоанализа и заключение завлабораторией. Все на фирменных бланках, с печатями. Адрес и телефон указаны. Поедут они туда или позвонят, их дело. Наше дело – предоставить им такую возможность.

Жохов извлек листок другого формата, чем остальные.

– Это справка о ценах на Лондонской бирже за последние два года. Динамика отрицательная, но для нас роли не играет. Покажешь им, чтобы они имели представление, что мы в курсе. Когда я подключусь, у них уже будет точка отсчета.

– В смысле цены?

– Естественно. Потом можно будет ее снизить, но они должны знать, что настоящая нам известна. Сейчас никто не знает, кто за кем стоит, безопаснее для начала просить реальную цену.

Гена сосредоточенно кивал. Идти с ним на первую встречу Жохов не собирался. Успеется, пускай отработает свой процент.

Под бумагами лежал маленький полиэтиленовый пакетик со щепотью металлических опилок внутри.

– Тоже им отдашь, – велел Жохов. – Анализ могут сделать сами, это их право. Не поверят нашей лаборатории, пусть ищут свою.

Он вручил пакетик Гене. Тот с сомнением покачал его на ладони.

– Что-то они легкие.

– Какие есть. Удельный вес пять и двести сорок пять.

– А если они сами захотят взять пробу на анализ?

– Да ради бога! Напилим при них.

– Чем?

– Напильником.

Простота этой операции Гену разочаровала. Ему, видимо, казалось, что бесценный диск должен быть твердым, как алмаз.

– Завтра вечером я тебе отзвоню, – пообещал он, укладывая папку в свой дипломат.

Двинулись к метро. По дороге Жохов провел небольшой инструктаж:

– Своего телефона им не давай и с домашнего не звони, у них может быть определитель номера. Место встречи назначай сам. Разговаривай с ними только на улице, во дворы не заходи, в машину не садись. Потом проверь, нет ли хвоста. В метро это проще всего. Зайдешь в вагон, а перед тем как двери закроются, выскочишь обратно на платформу. Если за тобой кто-то выскочит, ты его засечешь.

– И что тогда?

– Как-нибудь уйдешь, не маленький. Машину поймаешь. Больше с ними не связывайся, ну их к черту.

– Все будет нормально, я чувствую, – сказал Гена. – Всегда чувствовал, что ничего не будет, а сейчас совсем другое чувство.

Он пошел в метро, а Жохов свернул на Садовое и через десяток шагов открыл тяжелую, как в бомбоубежище, железную дверь под вывеской турагентства. Маленький офис, куда его пропустил охранник в камуфляже, был увешан фотографиями турецких пляжей, многоярусных отелей, окаймленных ядовито-голубыми бассейнами, и доступных горнолыжных курортов с уходящими вверх подъемниками, в которых ехали веселые лыжницы в темных очках. Эти красоты располагались на уровне глаз, а выше и ниже, в меньшей степени востребованные клиентурой, охотничьи замки стояли на зеленых холмах, алела черепица, античные руины белели на фоне пронзительно-желтой балканской сурепки. Снято было как-то так, что во всем ощущались покой и мгновенная полнота жизни. С прошлого года два эти состояния души для Жохова существовали порознь.

– У вас в Монголию туры есть? – осведомился он у девушки за стеклянным столом.

– К сожалению, нет.

– Напрасно. Волшебная страна.

Садясь, оглядел себя в зеркале напротив. К сорока трем годам его жесткие волосы оставались темно-русыми даже на висках, но одна прядь на макушке торчала седым ежиком. Тридцать лет назад ему туда плюнул царь смерти, когда любимого щенка задавило машиной. С этого плацдарма, постепенно захватывая все тело, признаки разложения начнут продвигаться вниз.

За спиной у него малый в собачьей шапке рассматривал плакаты на стенах. Жохов не обратил на него внимания.

– Ужасно выгляжу, да? – вздохнул он, отрываясь от зеркала.

Девушка взглянула на него с недоумением. В ее возрасте трудно понять, какое значение может иметь внешний вид для мужика за сорок в шмотках с вещевого рынка. Все они выглядят плохо, и это естественно.

Жохов решил держать марку.

– Пора отдыхать, всех денег не заработаешь. Махнуть бы в Анталию!

– Лучше в Египет, – сказала девушка. – В Турции еще холодновато.

– Не могу, милая, надо постоянно бывать в Москве. Вынужден ограничиться ближним Подмосковьем.

Она спросила, какое направление его интересует. Он выбрал восточное, хотя ему было все равно. Застучал струйный принтер, медленно выталкивая из себя список подмосковных здравниц к востоку от столицы. Жохов начал читать подряд, но соскучился и наудачу ткнул пальцем.

– Дом отдыха «Строитель»? – вывернув шею, уточнила девушка.

– Да. Где это?

– Пятьдесят километров по Казанской дороге. Места очень красивые, рядом лес. Есть прокат лыж.

Она достала из папки рекламный проспект.

– Цены здесь указаны без скидки. До первого мая скидка двадцать процентов. Имеются люкс, полулюкс, отдельные номера первой и второй категории.

Эту бумагу Жохов прочел внимательно.

– Одно место в номере на двоих, – определился он, изучив расценки. – Такое время сейчас, все мы чувствуем себя одинокими. Хочется, чтобы рядом была какая-то живая душа.

Через пару часов он трясся в раздолбанной электричке с туманно-желтыми окнами, опаленными неведомым огнем. В одном тамбуре не открывались наружные двери, в другом не закрывались внутренние. Оттуда тянуло стойким на холоде дымом дешевых сигарет.

Напротив сидели две женщины. Одна, бледная, похожая на почечную больную, ругала Гайдара, Чубайса, Шахрая и еще какого-то не известного Жохову деятеля с фамилией подлиннее, ритмически выпадавшей из этого ряда.

– Они его изолировали, ничего ему не докладывают, – говорила она с выражением привычного страдания на белом отечном лице. – Он ничего не знает, какие нынче зарплаты, сколько что стоит. Особенно из лекарств.

– Не знает, потому что пьет всю дорогу, – отозвалась ее спутница.

Жохов понял, что речь о Ельцине.

– Нет, так-то он человек неплохой, – возразила первая. – Эти сами его поят, а потом пьяному подсовывают бумаги на подпись. Он и подписывает, что им надо. А пьет с горя.

– Какое у него, у козла, горе?

– Не скажи, Нина! Он в жизни хлебнул горя. В коллективизацию отца раскулачили, сам по стройкам скитался. Теперь вот мать умерла. Говорят, он сильно ее любил.

– Да ну бросьте вы! – повернулся к ним интеллигентный мужчина из соседнего отсека. – Борька-то как в Москву перебрался, месяцами ей не звонил. Она его только по телевизору и видала… Я сам из Свердловска, здесь в командировке, – раскрыл он источник своей осведомленности и стал рассказывать, как в самом начале перестройки к ним в Свердловск приезжала Елена Боннэр, тогда еще не вдова, а жена академика Сахарова.