Турции могло состояться лишь на море, имея целью, во-первых, указать туркам, что итальянцы способны атаковать их даже вблизи от дома, во-вторых, заставить тех озаботиться все возрастающими военными расходами и, в-третьих, вынудить пойти на итальянские мирные условия. Операции подобного рода, конечно, не несли русским интересам в проливах никакой угрозы.

В самом деле, морское нападение итальянцев могло этим интересам даже поспособствовать – и подобная вероятность являлась второй причиной, по которой Сазонов поддерживал итальянское наступление. Как и прочие европейские державы, Сазонов также опасался, что, если война с турками затянется, балканские государства – под предлогом какого-либо инцидента на полуострове и ради укрепления собственного влияния – обязательно нападут на ослабленную войной Турцию[85]. Как уже отмечалось, военное руководство уже приступило к моделированию сценариев на случай, если война перекинется на Балканы[86]; о том же настоятельно напоминал и Сазонов, опасаясь, впрочем, что русское вмешательство на полуострове быстро перерастет в общеевропейский конфликт[87]. Успех итальянской экспедиции в проливах на деле продемонстрировал бы туркам, что противник в силах атаковать, где сочтет нужным, и это позволило бы приблизить подписание мира, не дожидаясь нападения с Балкан; если же в ходе морского сражения итальянцы потопят часть турецкого флота, то и против того в Петербурге ничуть не возражали[88].

Сазонову столь по душе пришлась идея подобного «удара милосердия» в проливах, что в первых числах апреля он заявил итальянскому правительству, будто Османская империя никогда не признает аннексию Ливии – если только не потерпит разгромного поражения. Дежурно предупредив Италию от атаки на Дарданеллы, он далее заметил, что если Италия «тем не менее сочтет подобное предприятие необходимым, то ей надлежит действовать молниеносно, дабы поставить Европу перед fait accompli (свершившимся фактом)[89]. Итальянский премьер-министр Джованни Джолитти вспоминает, что Сазонов чуть ли не прямо призывал их действовать [Giolitti 1923:295]. Безусловно, Сазонов надеялся, что атака на проливы ускорит признание турками утрату ливийских провинций, но подобные заявления подтверждают также и то, что творцы русской внешней политики не в меньшей степени надеялись на разрешение патовой ситуации между Италией и Турцией до того, как ею воспользуются балканские государства[90].

Россия, со своей стороны, рассчитывала на образование союза балканских государств, призванного решительно противостоять австрийским планам, надеясь, что и договор с Италией возымеет аналогичное действие. Сазонов стремился к как можно более тесному сотрудничеству с итальянцами, чтобы закрепить, а по возможности даже укрепить их поддержку на Балканах, – и потому выдвинул свое предложение о медиации конфликта, куда более благоприятное для Италии, получавшей право вперед Турции заявить о своих условиях. Также он оппонировал британскому министру Грею, предлагавшему обязать Италию гарантировать нерасширение военных действий за пределы ливийского театра, то есть не атаковать проливы – пусть даже потенциально и в ущерб русской торговле, зависящей от возможности судов заходить в Черное море и выходить из него. Пытаясь уяснить причины подобного потепления Сазонова к Италии, французский посол Жорж Луи в телеграмме министру от 21 февраля высказал предположение, что русские рассчитывают при помощи итальянцев сблизиться с Австрией. Кроме того, полагает он, в России еще жива горькая память о Боснийском кризисе 1908 года, что и сказывается на отношениях держав. Сближения же с Австро-Венгрией Россия искала, чтобы легче «наблюдать и сдерживать» империю Габсбургов – к чему также стремилась и Италия[91]. Спустя неделю после упомянутой выше телеграммы французского посла Сазонов высказался в подобном ключе и в беседе с Бьюкененом, так описывавшим этот разговор:

…изо всех сил [Сазонов] пытался избежать любых шагов, потенциально чреватых возражением со стороны итальянского правительства, пытаясь удержать отношения держав в наиболее дружеском русле. Италия <…> являлась ценным противовесом Австрии на Балканах, и со времен встречи в Раккониджи русское и итальянское правительства находились в тесном контакте относительно своей политики на полуострове[92].

Подобно Луи, Бьюкенен считал, что Россия с подозрением относится к австрийской активности на Балканах. Их наблюдения подтверждает и французский посол в Риме Камиль Баррер, чей русский коллега поведал, что Россия видит в Италии «средство уравновесить австрийское влияние на Балканах»[93]. И если в деталях понять логику Сазонова зарубежным дипломатам так и не удалось, то в частном письме Извольскому от 7 марта ее проясняет он сам[94]. Сазонов пишет, что настоял на освобождении Италии от каких-либо военных ограничений, поскольку подобная свобода окажется весьма сподручной, если, решив воспользоваться тем, что Италия занята войной, Вена попытается захватить новые территории на Балканском полуострове. Кроме того, до тех пор вполне теплые отношения Италии с Францией теперь также сделались весьма прохладными – если не сказать «ледяными», – и не в последнюю очередь вследствие попыток Франции ограничить свободу действий Италии. Оценку Сазонова подтверждает и посол в Риме князь Н. С. Долгоруков, писавший министру 25 марта, что итальянское правительство высоко ценит оказываемую Россией поддержку и готово способствовать достижению ее интересов в регионах, где таковое возможно[95].

Можно предположить наличие и еще одной причины подобных хлопот Сазонова по обеспечению беспрепятственной итальянской атаки на Дарданеллы: Россия, вполне вероятно, намеревалась использовать эту ситуацию в будущем в качестве предлога, под которым можно было бы требовать права ввести собственные корабли в Босфор[96]. Ни одним известным до сих пор русским документом данная версия не подтверждается, и тем не менее сами подобные опасения были вполне оправданны – турки всерьез переживали, что именно в этом и заключается стратегия Петербурга в отношении проливов. Ведь Россия не единожды искала предлог для отсылки флотилии на Константинополь: к примеру, во время Балканских войн русское правительство планировало, пользуясь всеобщей обеспокоенностью вопросом безопасности европейцев в Турции или даже шире – всех тамошних христиан, направить в османскую столицу свои войска – причем с согласия Великих держав. Так что и во время Италотурецкой войны Россия, вполне вероятно, искала предлог для легитимации действий, которые в ином случае европейские державы не одобрили бы.

Так или иначе, проитальянский курс Сазонова не оправдал его ожиданий. Его политика снискала безусловное одобрение в Италии, однако столь упорное ее проведение – в угоду Италии, но в ущерб предложениям Лондона и Парижа, пожалуй куда более справедливым, – нимало не приблизило окончание Итало-турецкой войны. По сути, возможно, именно благодаря его вмешательству война и затянулась, все более приближая бурю, которой он таким образом пытался избежать – войну между балканскими государствами и Турцией. Надежды на то, что нападение итальянцев на Дарданеллы принудит Турцию к миру, оказались ложными: атака прошла успешно, но краха за