– Сколько они берут?

– Всё вместе – пять процентов. Три процента получателю здесь и два процента головной конторе в Дубаи.

– Значит, мне нужно открыть счет в Дубаи?

– И что? Norwegian. Постоянный рейс, четыре тысячи спенн туда и обратно. Даже ночевать там не надо.

Деян что-то пробормотал – Тедди не расслышал. Но настроение изменилось. Приятель явно раздражен. У гориллы слегка опустились брови. Похоже, только бородач ничего не заметил – показывал все новые бумаги и не умолкая превозносил преимущества Хавалы. Не удивительно – если сделка состоится, у него будет два с половиной миллиона поводов для хорошего настроения.

У Тедди из головы не выходил Никола. Кажется, у племянника все понемногу складывается. Скоро получит диплом электрика. И, может быть, постепенно наберет нужные баллы для поступления в институт. Иногда, правда, Тедди казалось – Никола грустит. Его словно не особенно радует, что жизнь вышла на правильную колею. Может, это последствия травмы. Что-то в нем изменилось. Затвердел. И Эмили… единственное, что Тедди знал о ней, – открыла собственную адвокатуру. После суда над Беньямином Эмануельссоном он много раз пытался ей позвонить. Как-то даже послал обычное письмо по почте – в бумажном конверте и с маркой.

Она не отвечала на звонки. Не ответила и на письмо. Тедди не понимал, почему. Он же не предлагал ей выйти за него замуж и прожить остаток жизни, любуясь друг на друга. Но можно было хотя бы продлить немного ту испанскую летнюю ночь. А так – дурацкое ощущение: будто начал что-то и бросил на полпути.

Деян крутанул конторский стул, сделал полный оборот и уставился на Абдель-Кадира.

– А почему продаешь, если у тебя все так хорошо?

Бородач встал.

– Я срубил кучу бабла на этом бизнесе. Время завязывать. Уеду за границу.

– С чего бы это?

– Какая тебе разница? Я уже другой человек, не тот, каким был четыре года назад. Могу сказать вот что: нашел свое истинное «я».

– А что такое закат?

Абдель-Кадир резко выдохнул, почему-то носом. Усы зашевелились.

– Какая тебе разница?

– Смотри… квитанция из Дубаи. Три процента… еще два процента, как ты и говорил. А тут еще два с половиной процента… закат. Это что – откат, что ли, по-арабски? Кому?

Абдель-Кадир встал. Он уже не улыбался.

– Слишком много вопросов, приятель.

Деян тоже поднялся. Тедди показалось, что в комнате потемнело, будто вползло грозовое облако. Даже искры начали проскакивать.

– Ты сказал так: я плачу три процента посреднику в Швеции и два процента в пустыне. Откуда взялись еще два с половиной?

– Дослушай, прежде чем разевать пасть.

– Ничего я не разеваю, – Деян сделал шаг к Абдель-Кадиру. Оба сопели носом – часто и угрожающе.

– Закат – значит пожертвование. Благотворительность. Это мусульманские дела, тебе не надо платить этот процент. Все по чесноку.

– Благотворительность… кому? Кого вы облагодетельствовали?

– Религиозные организации. Еще раз: тебя это не касается, кяфир[19].

Деян задышал так, будто кто-то по соседству жарил мясо на сковороде. Абдель-Кадир уставился на него, глаза его начали наливаться кровью.

Тедди чуть-чуть придвинулся – ситуация грозила выйти из-под контроля. Великан тоже сделал шаг вперед. Тедди нащупал рукоятку гибкой металлической дубинки, которую Деян сунул ему, когда они вышли из сверкающей «теслы».

Это как раз та работа, про которую Иса говорила, что вряд ли может ее одобрить.

Знакомое чувство: он привычно считывал каждое движение в комнате. Каждую мимическую нотку.

Громила у дверей тоже начал шарить в кармане треников.

Деян: движения прерывистые, как в мультфильме.

О, дьявол…

– Абдель, ты мне больше нравился, когда пил, щупал девочек, играл и нюхал кокс. Я не спрашиваю, какие именно «религиозные» организации финансирует твоя лавочка, мне это по хер… но скажу вот что: с бородатыми блядьми я дела иметь не хочу.

Повернулся на каблуках и пошел к выходу. Тедди, с трудом удерживаясь, чтобы не оглядываться, двинулся за ним.

И только оказавшись на улице, облегченно выдохнул.

– Успокойся, Деян.

Они сидели в машине, не трогаясь с места.

– С чего бы мне волноваться?

– С того, что могли обломаться. Ты видел этого громилу?

– Послушай, Тедди… я всю мою жизнь был крутым. Поджигал рестораны и машины, ввозил все, что можно ввезти. Похищал, мордовал народ вдоль и поперек. Но это не значит, что у меня нет достоинства. Нет, как они это называют, чести. А эти бородатые мухоморы не понимают, что хорошо и что плохо. И еще… все, кого я когда-то прищучил, получили по заслугам. Всё по понятиям.

– А Матс Эмануельссон? Которого мы с тобой похитили?

Деян немного остыл и повесил руки на руль.

– Матс Эмануельссон… вспомнил! Десять лет назад. К тому же он тот еще жучок. Отмывание денег – чистая уголовщина. А если уж ввязался, должен знать условия игры. Ты, правда, загремел на восемь лет, но я-то что мог сделать?

Машина совершенно беззвучно тронулась с места, Тедди даже не заметил, когда Деян нажал пусковую кнопку. Они ехали мимо гигантских рекламных щитов – здесь строился новый жилой комплекс. «Современный дизайн, открытая планировка, кухня по заказу клиента – уникальное жилище». Уникальное… если эти дома люкс-класса такие уж уникальные, почему они похожи друг на друга, как спичечные коробки?

Сам-то он так и жил в своей однокомнатной в Альбю. Попросил Деяна отвезти его домой.

В кармане завозился телефон. Он достал его и покосился на дисплей. Эмили? Они не разговаривали больше года.

Отвечать или нет? Телефон не сдавался, на дисплее с интервалом в две секунды вспыхивала фамилия: Эмили Янссон, Эмили Янссон… У него пересохло горло.

– Почему не отвечаешь? – глянул на него Леян.

Как хочется ответить… Но Тедди все же нажал кнопку отбоя.

– Некому отвечать… – пробормотал он.

Выходной значит выходной: Никола и Шамон пошли поесть в Steakhouse Bar. Никола взял гамбургер, Шамон – стриплойн[20] по нью-йоркски, три лаптя.

– Поедим – и в гим?

Никола чуть не подавился.

– Брат, – сказал он по-ассирийски, – какой тебе гим? Ты жрешь мясо так, что я бы не назвал это словом «есть». Открываешь пасть – и стейк исчез. Какие тренировки? Через четыре-пять часов можно попытаться. Минимум.