— Я не знаю твоего языка и знать не хочу, поэтому мне все равно, что ты там сейчас прошебуршал. Тебе неведом мой язык, но я все равно расскажу, в чем наша правда. Может, ты не поймешь, так хоть почувствуешь перед смертью.

— Правда зверей, — буркнул тот, кого звали Сидак. — Наша правда.

Азамат величественно кивнул: ему очень нравилось происходящее. И говорил он, понятно, не пленникам, которые его все равно понять не могли, но своим друзьям. Вещал торжественно, будто не в лесу находился, а на площади и словно не два товарища стояли перед ним, а толпа слушателей.

— Наша правда — она безусловна, — изрекал Азамат. — Мы — звери. А человек не может победить зверя. Он не в силах справиться ни с медведем, ни с волком, ни даже с хорошо откормленным псом… Нас было трое, однако мы с легкостью разгромили вашу деревню, подтвердив, что человек бессилен против зверя. Люди побеждают зверей хитростью, а потом едят их. И это нечестно. А звери уничтожают людей силой, и это справедливо.

Женщина и подросток дрожали так сильно, что, казалось, ветки на деревьях колеблются не от ветра, а от их дрожи.

Но никто из пленников не плакал. Ни слезинки не катилось по их абсолютно белым лицам.

«Уйти? — спросил сам себя Антошин. — Какое мне дело до всех этих страстей? Да и не имею я права вмешиваться в ту жизнь, в которой меня не было».

Конечно, правильней было бы уйти.

Однако были вещи, которые полковник Николай Васильевич Антошин переносить был не в состоянии. Например, когда кто-то издевался над людьми. В каком бы месте ни происходило это издевательство и в какое время, значения не имело. Этого просто не должно было быть — и всё.

Полковник Николай Васильевич Антошин знал: человек — это тот, кто не позволяет издеваться над себе подобными.

И он никуда не ушел. Он стал прикидывать, как можно спасти этих несчастных.

Азамат посмотрел на своих товарищей и крикнул молодому:

— Тутай, из нас ты самый юный зверь! И мы, старые волки, отдаем тебе первую добычу.

Молодой парень, почти мальчишка, вскочил, улыбнулся радостно, обнажив гнилые зубы, выхватил из ножен свой меч и — Антошин даже вздохнуть не успел, настолько быстро все произошло — одним ударом, почти без напряжения, отсек голову несчастной женщине.

Ни мальчик, ни мужчина не издали ни звука, не проронили ни слезинки. Только сжали зубы. Антошину показалось, что этот зубовный скрежет звучит громче всех иных звуков шумящего леса.

Тутай издал победный вопль и, все так же радостно улыбаясь, запрыгал в безумном танце вокруг женского обезглавленного тела. Не прекращая танца, он рассек его и вынул печень.

Смотреть на это было невыносимо.

Антошин убежал в глубь леса: его выворачивало так, будто все внутренности решили выскочить наружу.

Многое повидал на своем веку полковник Николай Васильевич Антошин. Но то, что он видел на этой красивой лесной поляне, вынести было невозможно.

Обры не обратили на шум никакого внимания: они были слишком увлечены наблюдением за пиршеством своего товарища.

Очень кстати под ногами Антошина оказался ручеек с быстрой ледяной водой. Полковник умылся, попил водички.

Полегчало.

«Слишком ты стал впечатлительным, полковник, — сказал себе Антошин. — Стареешь».

Да, он не успел спасти женщину, но еще есть шанс помочь мальчику и мужчине.

Полковник еще попил хрустальной воды. Заломило зубы.

Надо забыть, что он видел только что. Жуткие картины вызывают страх и жалость. А это отвлекает. Перед Антошиным стояла задача — спасти людей. Задача понятная и привычная. Теперь нужно сообразить, как ее решать.

Впрочем, вариантов-то особых и не было. Как всегда в подобных случаях, сработает внезапность. А что еще поможет безоружному человеку, когда он один выступает против трех зверей, вооруженных вполне себе по-человечески?

Азамат обратился к своему второму товарищу:

— Ну что, Сидак, тут у нас есть молодое свежее мясо. — Азамат мечом показал на мальчишку.

Пленный мужчина поймал этот взгляд и сказал жестко:

— Даже звери не убивают детенышей своих врагов. Убить ребенка — это плюнуть в свое будущее.

Но обры то ли не поняли пленника, то ли сделали вид, что не поняли.

Сидак начал медленно подниматься. Предвкушение счастья, как известно, приятней, чем обретение его. Сидаку хотелось продлить эти тающие мгновения.

Антошин оглядел поляну, на которой устроили свой страшный пир неведомые ему обры. Костер, сложенный из веток. Хорошо. Тутай оставил свой меч рядом с телом убитой женщины. Очень хорошо. На труп не смотреть, а меч пригодится.

Полковник внимательно вгляделся в оружие, конец которого казался тупым. Так и есть! Этот меч создан не для того, чтобы колоть, а чтобы рубить — например головы. Неплохо, что Антошин заметил это сейчас.

Сидак улыбался. Улыбка его вовсе не была кровожадной — она просто выражала радость человека, который понимает: жизнь его удалась и сейчас он получит еще одно подтверждение этому.

От счастья Сидак запрокинул голову. Деревянный шлем начал сползать. Обр снял шлем, подмигнул Азамату и, продолжая улыбаться, пошел навстречу маленькому пленнику.

Губы мальчишки были сжаты, широко открытыми глазами он смотрел на обра. Казалось, парень совсем не боится смерти.

Мужчина не молил пощадить ребенка.

— Убить ребенка — плюнуть в будущее, — повторил мужчина. — У вас же есть свои боги? Они не простят вам того, что вы заставили отца наблюдать за гибелью сына. Таков порядок вещей: родители должны уходить раньше детей. Вы нарушили порядок вещей. И вам это не простится.

Но никто, кроме Антошина, не слушал пленника.

За свою жизнь полковнику не раз приходилось видеть людей, которые смотрели в глаза смерти. Они вели себя по-разному: большинство, конечно, умоляли о пощаде, но были и те, кто не отворачивался от своей гибели, у кого хватало смелости или безрассудства смотреть в глаза смерти не отводя взгляда.

Но эти двое — большой и маленький, отец и сын — вели себя как-то по-особенному: в их поведении было не только мужество, но и презрение к тем, против кого они бессильны.

Они презирали своих врагов.

Сидак сделал еще один шаг. Еще. Обр радостно поигрывал то волчьими клыками, висящими на шее, то своим мечом.

У него было прекрасное настроение, и он улыбался своим товарищам.

Те кричали ему:

— Давай, давай, быстрей! Не тяни! Печень мальчишки, никогда не пившего вина, — это же так здо́рово, это невыносимо вкусно!

Мужчина повернул голову к сыну.

— Ничего не бойся! — сказал он громко и четко. — Я объяснял тебе: смерти нет. Сейчас в Вырии ты встретишь маму, а чуть позже туда приду и я. И мы снова будем вместе. В Вырии лучше, чем здесь, потому что там нет зла. — Мужчина перевел дыхание, и Антошин понял: этот человек изо всех сил старается не зарыдать. — Помнишь, недавно тебя укусила собака? Так вот сейчас тебе будет даже не так больно, как тогда. Поверь мне, я ведь тебя никогда не обманывал…