Наконец князь сделал призывный жест, чуть заметно кивнув на дремлющего шинкаса. Скиф перевернулся на живот, бесшумно пополз в полумрак, распластавшись по земле, словно гигантская рептилия; его руки и колени ощущали мягкую влажную почву, грудь приминала траву, какой-то камешек упорно давил у самого локтя. Через секунду он вспомнил: не камешек вовсе, а маленькая круглая коробочка, запрятанная в нарукавном кармане, прощальный дяди Колин дар. Он так и не успел ее вытащить и рассмотреть: события обрушились на него стремительной лавиной. Сначала откровения Джамаля, звездного странника, потом – шинкасы… Совсем немало для четырех прошедших дней!

Он подтянул колени к груди, привстал на четвереньках и прыгнул. Левая рука метнулась вперед, клещами стиснув челюсти шинкаса, правая ударила сильно и резко, направив стальной стерженек в ямку под затылком. Дырявый всхрапнул, дернулся и тут же обмяк, словно куль с мукой; Скиф почувствовал, как на мгновение вздулись и опали упругие мышцы, как что-то влажное потекло по ладони – вероятно, шинкас прокусил губу. Освободив его от ножа, топора и кинжала, он приподнялся и бросил взгляд на спящих степняков.

Все было тихо – если не считать басистого разноголосого похрапывания да стонов ночной птицы, парившей где-то в вышине. Таинственно мерцали угли, багровый свет Миа скользил по травам и камням, поблескивал алыми всполохами ручеек, за которым паслись лошади. До них было не меньше сотни метров, и Скиф полагал, что ни Пискун, ни Две Кучи не всполошатся; оба сторожа сейчас наверняка дремали, устроившись под каким-нибудь обросшим мхами валуном.

Мимо угасающего костра Скиф проскользнул к Джамалю – тот, не теряя времени, уже вовсю трудился с ножом над прочными ремнями. Избавить синдорцев от ошейников и цепей он, конечно, не мог, но цепи не помеха в драке; главное, чтоб не гремели и не путались в ногах. Большинство синдорцев обматывали их вокруг пояса.

– Готовы? – прошептал Скиф, нащупывая плечо князя. Продолжая пилить и резать неподатливую кожу, Джамаль скосил на компаньона темный глаз.

– Я сделал все, генацвале. Почти все… Теперь ты с ними поговори.

– Поговорить? Сейчас не время для болтовни! Нам надо…

– Не торопись, – прервал его Джамаль. – Ты – Паир-Са, Владыка Ярости, их вождь. Они хотят услышать твое слово.

– Ну ладно. – Оглядев лица синдорцев, на которых страх мешался с решимостью, Скиф пристукнул кулаком о ладонь. – Ладно! Вы крестьяне, так?

Китока, кряжистый муж лет сорока, склонил голову.

– Так, господин. Прости, но руки наши привычны к мотыге и серпу, а сердца страшатся смерти и крови. И мы никогда не убивали людей, о владыка!

– Они, – Скиф кивнул в сторону спящих щинкасов, – не считают вас людьми. Для них вы – хиссапы! Трусливые кафалы, кал ксиха! И это станет правдой, если вы безропотно уляжетесь завтра на камни. – Он выдержал паузу, всматриваясь в тревожные глаза синдорцев. – Ну, так что решим? Драться, бежать или… – Его рука вытянулась к темневшей неподалеку роще.

– Я не хочу становиться сену, – быстро произнес один из молодых парней. – У меня есть девушка… там, за Петляющей рекой…

Остальные поддержали его негромким согласным гулом. Скиф довольно кивнул.

– Тогда беритесь за топоры и рубите! Топор для крестьянина – все равно что мотыга или серп… Рубите! Там, за костром – полосатые тха, и они продадут вас демонам за пучок травы!

Сингарцы забормотали:

– Как прикажешь, Повелитель Ярости…

– Пусть слова твои не станут прахом…

– Во имя Безмолвных Богов…

– Паир-Са, спаситель наш… благослови…

– Спасите себя сами, – сказал Скиф, поднимаясь на ноги. – Семь топоров лучше благословения Паир-Са.

Подобно ночным теням они обогнули костер и разобрали секиры. Скиф отыскал меч – длинный прямой клинок, какими бились амазонки из Города Двадцати Башен; его рукоять украшали мелкие кроваво-красные камни, напоминавшие гранаты. Такое же оружие досталось Джамалю. Князь сбросил изорванную куртку, оставшись в одних кожаных штанах; сейчас, с обмотанной вокруг шеи цепью, с мечом в руках, он походил не на пришельца из иного мира, Наблюдателя с планеты Телг, а на дикого горца, свана или пшава, выследившего банду янычар. Вероятно, земные плоть и кровь, дар поколений воинственных предков, брали верх над разумом звездного странника. Или, как всякое существо во Вселенной, он был готов отвоевать свою свободу любыми способами – словом и делом, бластером или мечом?

«Не прикончили б компаньона в суматохе», – подумал Скиф, поднимая клинок. Но князь остановил его.

– Погоди… – шепот Джамаля был еле слышен. – Погоди… Сейчас…

Черты его окаменели, плечи напряглись – точь-в-точь как у Доктора во время Погружения. Очевидно, резкий и мощный ментальный импульс требовал немалых усилий; во всяком случае, со стороны все выглядело так, словно Джамаль пытался своротить горный хребет. Это сравнение молнией промелькнуло в голове Скифа, но через секунду он позабыл о нем: кровь бешено стукнула в висках, жаркий ветер подтолкнул в спину, взъерошил волосы. Он услыхал рев, не сразу догадавшись, что кричат синдорцы, потом увидел вскинутые топоры, яростный блеск глаз, искаженные ненавистью лица…

В следующий миг все смешалось в гуле и грохоте схватки. Скиф не мог уследить, сколько шинкасов расстались с жизнью в момент первого удара; быть может, шесть или восемь, зарубленных прямо у костра, не успевших вскочить, схватиться за оружие… Смерть их оказалась стремительной и легкой: они перенеслись из дремлющей амм-хамматской степи прямо на спину Одноглазого Кондора, великого Шаммаха, парящего в вечности и пустоте.

Но остальные шинкасы туда не торопились. Гневный вопль нападавших и звериное предчувствие опасности подняли их на ноги; не успев понять, с кем завязалась стычка, они уже рубились с неведомым врагом, дико вскрикивая, скаля зубы, размахивая длинными ножами. На стороне синдорцев были внезапность, бешенство отчаяния и тяжкое оружие, наносившее смертельные раны; но степняков насчитывалось больше и время работало на них. Они были привычны к резне, они были искусны и жестоки, и в их руках кинжалы и легкие топоры стоили тяжелых секир синдорцев.

Вероятно, невольников положили бы в первые пять-десять минут, если б не меч Скифа. Ярость, которую он ощущал, странным образом не лишила его осторожности – или, быть может, мышцы его, тренированное тело бойца-профессионала обладали способностью действовать сами по себе, не испрашивая у разума ни разрешения, ни совета. Двух степняков он поразил прямо на земле – короткими страшными ударами, пробившими насквозь ребра и сердца; двух пытавшихся приподняться рассек от плеча до пояса. Затем его длинный клинок скользнул за спину, отбивая удары ножей и похожих на томагавки шинкасских топоров; кто-то вскрикнул, задетый острием, кто-то помянул Хадара, кто-то в ярости заскрипел зубами .

Скиф стремительно повернулся. Перед ним были трое; он узнал их в переменчивом лунном свете и багровом мерцании раскаленных углей. Клык, ощерившись, раскачивал метательный нож. Копыто заходил сбоку, грозя томагавком, у третьего, Шелама-Змеи, правая рука висела плетью, но в левой подрагивал тяжелый окровавленный кистень. У ног его распростерся труп сингарца с проломленной головой.