— Прижав подругу к себе, словно пытаясь защитить ее даже в безопасности кареты, Виттория пыталась заставить ее пообещать, что она не будет больше жить в такой забытой богом дыре. Джулия и слышать ничего не желала: «Эта дыра — мой дом, я годами защищала его от всех посягательств, и это единственное место, где я чувствую себя счастливой». Виттория не сдавалась: «Тогда надо обзавестись постоянной и многочисленной стражей. Я поговорю с братом. Может, он убедит вице-короля Неаполя держать гарнизон возле Капуи, где турки время от времени появляются на побережье. Месяца не прошло, как они добрались до самой Искьи. Они свободно разгуливают по Италии, пока христианские монархи грызутся между собой, а император Карл все войска сосредоточил в Алжире… И ты не вернешься в это место, пока оно не станет безопасным». Чтобы успокоить подругу, Джулия положила голову к ней на колени, и по карете поплыл запах розовой воды, которой она успела спрыснуть забранные под платок волосы.

Рената почувствовала этот запах, и ее охватило неодолимое желание оказаться рядом с подругами, увидеть их близко от себя, словно армия Барбароссы могла угрожать им здесь, в самом сердце христианского мира, в сердце Рима, во дворце Колонна в Санти-Апостоли. Она покачала головой, и было непонятно, сожалеет она о неосторожности подруг или о том, что ее не было с ними в трудную минуту. Маргарита интуитивно почувствовала, что пора прекращать рассказ.

— Остальное вы знаете, потому что, приехав в Рим, уже не расстаетесь с Витторией, и на встречи со мной вы всегда приходите вдвоем.

Дрова прогорели и подернулись пеплом, и теперь только тепло шло от огромного камина, возле которого сидели обе женщины. Их обступила тьма, за окнами свистел ветер, в стекла барабанил дождь.

Тот момент, когда неодолимо хочется спать, уже миновал, и теперь они могли разговаривать хоть до рассвета, да и лучшего в Италии вина было предостаточно. Но Ренате пришло время покинуть дворец, поскольку слуга известил о прибытии кардинала Алессандро, сопровождавшего Папу в Перуджу и на воды в Витербо, которые благотворно действовали на его катар. В распоряжении Маргариты он оставил своего преданного друга, графа Ди Фано, который весь месяц тактично ее повсюду сопровождал.

Теперь Алессандро вернулся в город и считал минуты, чтобы увидеть Маргариту.

Рената крепко обняла девушку в знак признательности за рассказ и велела отвезти себя во дворец Колонна, где ее ждали Джулия и Виттория.

Комната Маргариты в северо-западном крыле палаццо выходила на сбегавший к Тибру сад. За лимонными и апельсиновыми деревьями открывался ухоженный огород. Под яблонями зеленел сочный салат, оспаривая территорию у грядок с баклажанами. Между блестящими лиловыми плодами виднелись нежные цветки, которые никогда уже не дадут плодов, потому что их через несколько дней уничтожат холода.

От грядок вниз, на пристань, вела лестница из туфа. Там в темноте мелькали освещенные факелами фигуры в черном: это стража ожидала прибытия Алессандро. Еще несколько минут — и он будет здесь.

Маргарита кликнула служанок, приставленных к ней для переодевания. Вошла Луиза, женщина лет тридцати, которая с одиннадцати лет согревала постели мужчинам из рода Фарнезе, переходя, как муфта, от кардинала Алессандро, который станет Папой Павлом III, к его сыну Пьерлуиджи, потом к племяннику Алессандро. Теперь она служила только конюхам, если те ее звали. Но она была довольна, что осталась на службе в таком блестящем доме, где хлеба всегда вдоволь, а ночью можно поспать целых пять часов. С того дня, как в доме появилась Маргарита, Луиза стала обожать ее как новую святую. Ей казалось чудом, что совсем юная девушка смогла так себя поставить, что подчиняется только одному мужчине — прекрасному и могущественному кардиналу Алессандро, первое семя которого досталось губам Луизы, когда тому исполнилось двенадцать лет.

Маргарита вынула из сундука шелковую тунику цвета герани. Сирийские мастера вплели в ткань синюю нить, и при движении она отливала лиловым, словно вспыхивая цветными искрами. Туника была подбита тончайшим хлопком, который ласкал голое тело Маргариты и поднимал набухшие соски.

Она уселась перед зеркалом, украшенным головой Медузы, и, пока Луиза расчесывала ей волосы, мысленно повторяла все, что Аретино рассказал ей о кардинале Алессандро.

Расческа запуталась и так больно дернула, что Маргарита чуть не вскрикнула.

— Луиза, ты делаешь мне больно, осторожнее, пожалуйста.

Реакция служанки оказалась неожиданной: она, чуть не плача, упала Маргарите в ноги.

— Простите меня, пожалуйста, простите. Я отвлеклась, я так засмотрелась на ваши прекрасные волосы, что не заметила узелка. Не бейте меня, прошу вас, у меня и так болит спина…

Маргарита в замешательстве посмотрела на служанку и протянула руку, помогая встать.

— Луиза, что ты такое говоришь? Побить тебя за такую ерунду? Да ничего не случилось, причесывай.

Луиза бросилась целовать ей руки.

— Вы такая добрая, вы совсем не такая, как мои хозяйки. Виттория, сестра кардинала, и его мать синьора Орсина бьют меня все время. Они говорят, что я животное и что меня надо учить, как обращаться с принцессами. Я так стараюсь научиться, но…

Смущенная и огорченная ее словами, Маргарита вернулась к своим мыслям. Если мужчины из рода Фарнезе такие же жестокие и дикие, как женщины, ее пребывание здесь может обернуться пыткой.

Дождик, моросивший над Тибром, даже не наморщил гладкую поверхность воды, лениво катившейся к морю. На другом берегу сиял освещенный сотней свеч фасад виллы Агостино Гиджи. В ее золотистом свете четко обозначился контур лодки, в которой прибыл в свой дворец Алессандро Фарнезе. Радом с ним стоял его ближайший друг Пьетро Савелли.

Они дружили с детства, и, когда Алессандро стал кардиналом, Пьетро, скорее по велению сердца, чем из выгоды, согласился стать его секретарем. В драке на виа Сакра Деи Фиори он потерял три пальца правой руки и не мог писать. Этот недостаток он с лихвой возмещал феноменальной памятью и безграничной преданностью. Все это, вместе с геркулесовым сложением друга, обеспечивало Алессандро то чувство защищенности, которого никто не был способен ему дать с тех пор, как он стал самым влиятельным лицом папского двора.

От сильного толчка он прижался боком к могучему животу Пьетро, и рука, державшая непромокаемую ткань, инстинктивно обвилась вокруг шеи друга. Он ощутил знакомое тепло Пьетро и запах его тела, который всегда рождал в нем уверенность и чувство надежности. Ясные глаза Пьетро пытались угадать в неверном свете причину тревоги, отразившейся на лице Алессандро. Венериных терзаний он не усмотрел, ибо сам был от них далек. Он с успехом избавлялся от томлений молодости между ног женщин из пригородов, которые ублажали мужчин за гроши.

— Алессандро, тебя что, так волнует предстоящее крещение твоих племянников?

И он дружески погладил голову Алессандро локтем.