— Нет, Пьетро, меня волнует не это, то есть не только это. Дедушка решил сделать кардиналом и моего брата Рануччо, которому через месяц исполнится пятнадцать.

Пьетро не ответил. Он не понимал, почему друга так беспокоит это назначение, ведь тот ни разу не выказывал нерасположения к Рануччо, спокойному, прилежному мальчику, о котором все говорили только хорошее. Кардинал истолковал молчание в свою пользу и продолжал:

— Ты ведь знаешь, я ничего не имею против Рануччо. Но я многим пожертвовал ради семьи за эти десять лет, общаясь со старыми интриганами кардиналами и вероломными послами и выполняя работу, которая не всегда отличалась чистотой. В результате обо мне пошла слава как о человеке ловком и циничном. Ради семьи я отказался от династического первородства в пользу моего брата Оттавио, который скоро унаследует герцогство, только что подаренное дедушкой нашему отцу. Я боролся за это всеми доступными мне средствами, и в душе и на руках у меня остались пятна. А теперь, когда семья получила герцогство, является мой братец, который все это время спокойно учился у лучших учителей Италии, и всех очаровывает своими добродетелями и ангельским личиком… Я уберег его от всяческого зла, а теперь, может статься, он посягнет на мое будущее в конклаве. Пройдет несколько лет, и, когда еще один Фарнезе благодаря моим усилиям сможет стать Папой, избрать могут его.

Пьетро и в голову не приходило, что Алессандро в свои двадцать шесть лет может помышлять стать Папой. Амбиции друга были ему плохо понятны, но от этого привязанность его не ослабевала, напротив, теперь они стали еще ближе, ибо друга надо было защищать пусть от несуществующей, но опасности.

— Не переживай, все образуется. Близняшки, что родились у твоего брата, — настоящее Божье благословение. Император должен почувствовать голос крови. Ведь это дети его дочери Маргариты, а все говорят, что она самая любимая из детей Карла, именно потому, что незаконная. Правда, Карл Пятый не хотел, чтобы Его Святейшество отобрал у церкви два таких богатых города, как Парма и Пьяченца, чтобы потом сделать из них герцогство для отца младенцев, но, черт побери, это герцогство достанется его же племянникам, так что его кровь навечно смешалась с кровью Фарнезе. Значит, не так уж от нас отличаются эти испанцы. Кровь есть кровь. Что же до Рануччо, то, чтобы он пошел по твоим стопам, нужно совсем другое.

Их внимание привлекли слуги с факелами в руках, столпившиеся на пристани у палаццо Фарнезе. Пьетро бросился на корму, чтобы убедиться, не отнесло ли лодку течением и сможет ли она без потерь причалить к маленькому молу из вулканического туфа, потом вернулся к другу, сбросил вощеную ткань и притянул Алессандро к себе за плечо:

— Алессандро, да пусть Рануччо хоть сто лет проживет, ему не завоевать такого авторитета при дворах Европы, каким пользуешься ты. Так что напрасно волнуешься.

— Может быть, но я всю дорогу спорил с дедушкой, чтобы убедить его не включать Рануччо в семейный портрет, заказанный Тициану. Его вызвали из Венеции, чтобы он на холсте отразил моральное завещание Папы. Я должен предстать на нем как духовный наследник, а Оттавио — как наследник династии Фарнезе в только что подаренном герцогстве. Только мы двое.

Кардинал спрыгнул на пристань, не дожидаясь, пока концы закрепят на железных битенгах.

— Я, и никто другой! — крикнул он, не оборачиваясь.

Алессандро так стремительно направился к лестнице, ведущей во дворец, что Пьетро еле за ним поспевал.

— Эй, послушай, мне тебя подождать? — прокричал он вслед другу, уже занесшему ногу над ступенькой.

— Нет, я вернусь не скоро!

И он взлетел наверх.

Легкий стук в дверь прервал мысли Маргариты. Луиза исчезла, и в комнату вошел мужчина, больше похожий на принца, чем на кардинала. На нем была черная куртка с нашитыми на манжетах золотыми ленточками, похожими на крошечных бабочек, присевших на блестящий бархат. Штаны плотно облегали крепкие ноги, раскрываясь на гульфике вставкой из мягкой ткани. Белое жабо вокруг шеи подчеркивало черноту короткой, ухоженной бороды. Он глядел на Маргариту, пытаясь улыбнуться, но в глазах отражалась бесконечная печаль. Может, из-за этой печали волосы на висках уже начали понемногу редеть.

Опустив голову в поклоне, Маргарита разглядела его руки, державшие замшевые перчатки, перехваченные золотой лентой. Сильные и крепкие, они не походили на дряблые руки священников, и сразу чувствовалось, что они больше привычны к шпаге, чем к потиру. Наверное, они являли собой протест хозяина против церковной жизни.

— Маргарита, вы еще прекраснее, чем я представлял вас все эти месяцы.

— Ваша милость изволили высказать комплимент великому Тициану.

— Нет, дорогая, даже самый гениальный художник не в силах соперничать с Создателем, который, наверное, посредством вашей красоты решил показать нам, что значит совершенное творение.

Как и подобало в таком случае, Маргарита покраснела и ничего не ответила. Алессандро подошел ближе и двумя пальцами приподнял ей лицо.

— Прошу вас, моя несравненная Даная, с этой минуты называть меня просто Алессандро. Я ваш счастливый и преданный слуга. О, если бы я мог влюбить вас в себя, как влюбил в себя прекрасную Роксану Македонец[12]… Но у меня нет такого дара, и я удовольствуюсь тем, что буду служить вам душой и телом.

Маргариту приятно удивило его свежее дыхание. Это была редкость, которая сулила не такое тяжкое будущее. Она целыми днями пила только воду, настоянную на розах с шипами, васильках и семенах вербены, чтобы добиться такого эффекта.

Алессандро слегка отступил, чтобы справиться с собой, и тут же принял вид любезного дипломата.

— Маргарита, я знаю доподлинно, что вы очень умны, и потому не стану вам лгать и просить вас принимать мою искренность как знак почтения, а не как промах. У меня сейчас трудная пора. Вам, конечно, известна враждебность, с которой все восприняли создание герцогства Пармы и Пьяченцы и назначение моего отца Пьерлуиджи герцогом этих городов. Вы знаете, что император и большинство дворов Италии противились этому шагу. Я не хочу оправдывать амбиции моей семьи: они ничем не отличаются от амбиций тех родов, что предшествовали нам на папском престоле. Борджа и Медичи не останавливались ни перед чем: ни перед преступлениями, ни перед войнами. Теперь наш черед, и то, что начато, должно быть продолжено к всеобщему благу. Вы знаете также, что в нашем роду хватает контрастов. Моя невестка Маргарита, дочь императора, не упускает случая нас оскорбить, несмотря на то что теперь, после рождения близнецов, на кону и ее собственная кровь. Нам предстоят нелегкие дни, и я призываю вас к терпению. Дождитесь, пока все это минует, и я смогу посвятить себя вам, как того заслуживает ваша красота. Прошу вас, не судите меня поспешно.