Более того, мы заблуждались и относительно качеств самого деспота, которого зачастую считали безвольной игрушкой в чужих руках, но который оказался носителем абсолютной власти, каковую он сохранил до конца, оседлав сотворенный им самим хаос и скрыв его истинную природу. Он даже из могилы продолжал влиять на своих слабых и никчемных подчиненных, сидевших на скамье подсудимых в Нюрнберге! Если этот абсолютизм не управлялся и не направлялся внешней силой, то тщетно стали бы мы предполагать, что какое-то внутреннее сопротивление могло его изменить. Ни один человек не в состоянии избежать развращения абсолютной властью. Сдержанность, осторожность и сомнения, которые могут влиять на отправление власти, когда она ограничена нестабильностью или внешним соперничеством, обычно не переживают эти ограничения. В последние годы правления Гитлера мы тщетно стали бы искать в его политике намеки на дипломатию и уступки, характерные для более трудных времен, или оговорки и даже смирение, с которыми мы встречаемся на страницах Mein Kampf[46].

Кроме всего прочего, существовал нацизм, религия германской революции, лежавшая в ее основе и вдохновлявшая ее временный, но эффектный успех и являвшаяся таким же важным элементом ее политики, как кальвинизм был существенным элементом ее родовых мук. Многие достойные ученые исследовали гигантскую систему зверского нордического вздора, анализируя его составные части, открывая отдаленные источники его возникновения, объясняя его значение и рассуждая о его заблуждениях; однако из всех работ, касающихся этого унылого предмета, наилучшей и самой ценной мне представляется сочинение, вышедшее не из-под пера добросовестного ученого или мужественной жертвы режима, но написанное (так как неудача зачастую просвещает лучше, нежели трудолюбие или доблесть) одним разочарованным нацистом. Герман Раушнинг, восточно-прусский землевладелец, стал одним из тех военных аристократов, кто присоединился к нацистскому движению на ранней стадии его становления, надеясь использовать его в своих политических целях. Эти аристократы не жалели сил ради достижения нацистами успеха, но были обмануты в своих ожиданиях и бессильно наблюдали уничтожение своего сословия в чистке 1944 года. Раушнинг оказался умнее своих единомышленников и сумел вовремя соскочить с поезда, которым он не мог управлять и который был уже не в силах остановить. В двух своих книгах Раушнинг с беспощадной ясностью осветил истинный смысл и значение нацистского движения. Вступая в нацистскую партию и выходя из нее, Раушнинг руководствовался отнюдь не бескорыстными мотивами. Он не был ни демократом, ни пацифистом, ни мучеником (если считать мученичество профессией или призванием); интеллектуальная ясность, которой он добился в изложении, явилась результатом не страдания, а разочарования, крушения иллюзий. Но истина не зависит от стимула, побудившего к ее открытию, как и от условий, способствовавших ее выражению. Слова о том, что Раушнинг ничуть не лучше других нацистов, не играют никакой роли в критике его книг. В этих книгах он, как никто другой, отчетливо показал исключительный нигилизм нацистской философии. Этот нигилизм, это отчаяние, порожденное существующим миром, вдохновляло нацистское движение в дни его зарождения и становления; нигилизм несколько поблек во времена триумфа на фоне других, более позитивных интересов, которые паразитировали на нигилизме. Однако в последние дни, которым и посвящена эта книга, когда рассеялись все надежды и рухнули приобретения, когда все внутренние соперники были повержены или бежали, а партия, оказавшись на вершине единоличной власти, уже не могла предложить ничего позитивного, нацизм вернулся к своему исходному нигилизму как к последней философии и последнему прости. Голос, зазвучавший из обреченного Берлина зимой 1944 и весной 1945 года, был истинным голосом нацизма, очищенным от всех конъюнктурных призывов, полуденных уступок и провозгласившим выводы своей исходной формулы: либо мировое господство, либо гибель.

К зиме 1944 года стало ясно, что надежды на мировое господство окончательно рухнули; это понимали все, за исключением немногих ослепленных фанатиков. Позитивную альтернативу описывали словами «мировое господство» или «историческое величие», но если очистить ее от велеречивой шелухи, то означало это лишь одно – завоевание России, истребление славян и колонизация Востока. Такова была истинная цель нацизма, его кредо. Эта цель представляла основное содержание Mein Kampf[47], замаскированное обобщенной терминологией разрушения; она сквозит в разговорах, записанных Раушнингом[48], и содержится в последнем письменном распоряжении Гитлера, составленном в момент, когда русские уже стояли у дверей имперской канцелярии. Последняя и единственная позитивная цель, которую он завещал своему народу, по-прежнему сводилась к «завоеванию земель на Востоке»[49]. Восточная политика была стержнем политики нацизма. Все другие позитивные цели – покорение Франции и Британии – были второстепенными и побочными в сравнении с основной целью. Преступление Франции заключалось в ее традиционной политике восточных союзов, которые позволяли ей на протяжении трех веков то и дело вторгаться в Германию. Преступление Британии заключалось в ее отказе удовлетвориться превосходством на море, в ее сопротивлении установлению гегемонии Германии на Европейском континенте. Преступлением же России было само ее существование. Поскольку эти преступления были различны, то и реакция на них Германии тоже была не одинаковой – во всяком случае, до тех пор, пока Гитлер, опьяненный успехами, не отбросил всякие дипломатические приличия. С Францией предполагалось покончить, как с великой державой; ее ждала участь второстепенного государства. Она могла сохраниться лишь как западный аналог Хорватии или Словакии – независимого государства, неспособного к равноправному участию в европейской политике. Британии предстояло стать исключительно морской державой. Нацизм не предполагал ее низведение до марионеточного уровня – Гитлер был всегда готов «гарантировать существование Британской империи», но Британия не смела бы в будущем вмешиваться в континентальные дела. Таким образом, немецкая политика в отношении Запада развязывала Германии руки для решения фундаментальной проблемы на Востоке. Россия не могла рассчитывать на столь снисходительное решение. Поскольку преступление России заключалось в ее существовании, приговор мог быть только один – уничтожение. Война на Западе была войной традиционной: войной дипломатических целей и ограниченных ими масштабов военных действий, в которых более или менее соблюдались международные договоры и конвенции. Война на Востоке была крестовым походом, «войной идеологий», в которой не было места каким бы то ни было конвенциям. Здесь самое главное – не забывать об исходной антирусской направленности нацизма. Все общие концепции этого страшного мировоззрения явно или скрыто содержали антирусский смысл. Расизм означал превосходство германцев над славянами; «жизненное пространство» и «геополитика» означали на деле завоевание славянских земель; правление «расы господ» означало порабощение оставшегося в живых населения. Крестовый поход нуждается в крестоносцах; и здесь мы снова в антирусской направленности нацизма находим значение СС, наиболее фанатичного, наиболее мистического отряда миссионеров нового – нацистского – евангелия. Это эсэсовцы проповедовали расизм и теорию «жизненного пространства», это они практиковали истребление и порабощение, это они поддерживали крестовый поход, вербуя «германцев» в иностранные легионы, идущие на Россию. Это они довели нордический мистицизм до такой степени, что его начал высмеивать даже Гитлер. В конце концов, именно СС стремилось завершить крестовый поход на Восток ценой, на которую не согласился даже Гитлер – ценой капитуляции на Западе. Гиммлер, верховный жрец СС, а не Гитлер выразил нордическое евангелие в его наиболее отвратительной и уродливой форме, и в этой своей форме оно было направлено прежде всего против России[50]. Оценка этой антирусской направленности нацизма необходима не только для понимания самого нацизма; эта оценка позволит хотя бы отчасти объяснить самую мощную оппозицию Гитлеру внутри Германии – оппозицию со стороны Генерального штаба вооруженных сил.