— Привет от генерала Ли!

Жук отсалютовал в ответ.

— Ты опоздал, — ответил он. — Здесь побывали солдаты Шеридана. Они подожгли дом, надругались над женщинами и украли столовое серебро. По счастью, наши преданные рабы затушили пожар.

Бьюкс спешился, снял свои кавалерийские перчатки и хлопнул ими себя по бедрам, подняв крошечные пылевые бури.

— Они оставили что-то из выпивки?

— Они выдули все Монраше.

— Черт подери этих янки! — сказал Бьюкс. — Жить не могут без этого белого бургундского.

— Война — это сущий ад. Но, кажется, осталось немного виски. Ступай, налей себе немножко, а потом возвращайся и позабавь меня своими бреднями. Да постарайся врать красиво!

Бьюкс вернулся со стаканом, отстегнул саблю и уселся рядом с братом.

— Длинный день выдался. Скоро годовщина Геттисбергского сражения — первое июля. Нас ждет большая работа.

Братья немного посидели молча, любуясь вечером. Появились первые светляки — феи с сигнальными огоньками.

— Ты только не пойми меня неправильно, — сказал Жук, — но ты и твои ребята — вы хоть задумываетесь иногда о том, что сражаетесь на стороне рабов?

— Ну, старший братец, ты же понимаешь: война велась совсем не из-за этого.

— Да? А из-за чего же тогда? Напомни-ка мне.

— Ну, да ты и сам все знаешь. Солдат-янки беседует с пленным южанином. Спрашивает его: «Почему вы так нас ненавидите, мятежник Джонни?» А Джонни-мятежник отвечает: «Потому что это наша земля. А вы на ней стоите».

Жук отпил еще глоток своего коктейля.

— Ну, вот мы — янки, и мы здесь, на этой земле.

Бьюкс пожал плечами.

— Ну, ты меня понял.

Они наблюдали за тем, как удлиняются тени.

Жук сказал:

— Мин жалуется, что тут со стороны болота доносится какой-то ужасный запах. Ты что-нибудь об этом знаешь?

— Ну, на то оно и болото, чтобы вонять.

— Но она уверяет, что это какой-то особый, химический запах. С Пекфассом все в порядке? Он там случайно не устроил какую-нибудь лабораторию по изготовлению денатурата или что-нибудь в этом роде?

— С Пекфассом? В порядке? Да он всегда был «не в порядке» — такой уж уродился.

— Это я знаю. Но Мин говорит, что он в последнее время стал какой-то раздражительный. Обидчивый, что ли.

— Может, он опять со своего старого фургона грохнулся. Ты бы лучше пожалел старика.

— Бьюкс, — сказал Жук. — Я не просто его жалею. Я содержу его. Кормлю и одеваю. Я мог бы найти себе и более вменяемого смотрителя в доме для умалишенных.

— Кстати, Белла проломила ступеньку лестницы.

Жук вздохнул.

— Этой девице пора сбрасывать вес.

— Да уж! Так она скоро всю лестницу обрушит.

— Она почти единственный человек, на которого маман не огрызается. Я загляну к ней после обеда. Как она?

— На днях требовала, чтобы я отвез ее на избирательный участок.

— Это в июне-то?

— Заявила, что хочет проголосовать. За Эйзенхауэра.

Жук задумался.

— Вот что значит болезнь Альцгеймера! В молодости она всегда была за Стивенсона.

Бьюкс понизил голос.

— По-моему, Минди не очень-то довольна нашим уговором.

— Знаю.

— Я слышал, как она говорила по телефону. Нет-нет, я не подслушивал — просто зашел за чем-то на кухню. Но, кажется, она разговаривала с кем-то по поводу приюта.

— Я никуда не собираюсь отправлять ее, Бьюкс. Ни в какое учреждение.

— Да я тебе ничего такого и не предлагал. Я просто заметил, что твоя жена отнюдь не в безумном восторге от нынешнего положения дел.

— Моя жена может катиться…

— Катиться? Куда катиться?

Позади них стояла, скрестив руки, Минди.

— Дорогая! — изображая радостный энтузиазм, выкрикнул Жук. — Я рассказывал Бьюксу, что ты так прекрасно катаешься на лошади, что запросто перепрыгнешь через любой забор. Какой угодно высоты, в каком угодно месте. Ты так прыгаешь…

— Вот как? — холодно сказала Минди. — Спасибо за комплименты, дорогой.

— Ужин еще не готов? Я бы съел целую лошадь! Бьюкс, ты поужинаешь с нами?

— Нет! — поспешно ответил Бьюкс и вскочил на ноги. — Мне нужно отвести Канцлера на ночь в конюшню. Но за предложение — спасибо. Пока, Мин.

Жук и Минди поедали ужин в молчании.

Наконец Жук искательно произнес:

— Дорогая?

Минди подняла глаза от салата из руколы с грейпфрутом и орешками пинии.

— Что. — Без вопросительной интонации. Просто что.

— Я — кретин. Извини.

— За что? За то, что ты рассказывал брату, как здорово я скачу?

— Мин!

— Нет, Уолтер, — ответила она, вытирая губы салфеткой, — я, правда, не понимаю, какого ответа от меня ты ждешь.

— Я просто почувствовал потребность как-то защитить маман.

Минди отложила в сторону вилку и нож. На глазах у нее показались слезы.

— Я стараюсь, Уолтер, ты же сам знаешь. Я действительно стараюсь, как могу.

— Я знаю это, детка. Ты…

— Очень нелегко управляться с этим домом.

— Знаю, детка.

— Когда мы только говорили о том, как хорошо было бы жить в деревне, я и вообразить не могла, что окажусь в каком-то трейлерном парке.

— Сад смотрится отлично.

— Я же не занимаюсь садом!

— Знаю, зато ты отлично управляешь всеми этими милыми мексиканцами.

— Сейчас я очень волнуюсь. Я вот-вот буду проходить квалификацию. Мне нужно сосредоточиться.

— Я очень горжусь тобой. Кстати, как ведет себя новая лошадь? — Жук сказал себе: Никаких шуточек про сухожилия. — Как она… в своем лошадином деле?

— Конечно, это не Лаки Страйк.

Как ему, интересно, реагировать на такое недовольное замечание? Я отвалил за нее двести двадцать пять тысяч долларов — и «это не Лаки Страйк»? Прекрасно. Чудесно. Очень рад это слышать.

— Вот как! Очень жаль.

— Сэм, похоже, считает, что она еще подтянется, — сказала Минди, — но я сомневаюсь. Во всяком случае, я стараюсь, как могу.

— Я уверен — ты просто…

— Белла проломила лестницу.

— Бьюкс говорил мне. Я еще удивился — что это там внизу натянута желтая лента, какими обычно огораживают место преступления.