И только это, остальное было не важно.

Кёниг вернулся в свои покои, где его дожидались три доппеля. Отречение восседал в кресле с высокой спинкой, куда Кёниг садился тогда, когда принимал важных гостей. Беспокойство и Приятие стояли по обеим сторонам кресла.

Такое их расположение о многом говорило. «Мне нужно как следует последить за Отречением. Как давно они готовят заговор против меня?»

Отречение начал первым:

– Нет, мы здесь не сидели и не уславливались о том, как сделать тебе плохо. Мы – единственные, кто тебя никогда не бросит. Мы не можем этого сделать.

Кёниг фыркнул.

– За прошедший час я не успел внезапно поглупеть. Не тратьте время на пустые разговоры.

– Морген любит нас, – тихо сказал Приятие. – Он любит нас, а мы причиним ему вред. Единственному человеку, который когда-либо нас любил.

– Он отречется от нас, – рявкнул Отречение на Приятие. – Как бросили нас и все остальные, жалкий ты червяк. Морген – инструмент, которым нужно воспользоваться, и ничего больше. Мы будем притворяться, что любим его, пока нам это выгодно.

Приятие встретился взглядом с Отречением, выражая несогласие.

– Мы убьем его.

– Так всегда и планировалось. Он должен Вознестись, а когда это произойдет, мы должны держать ситуацию под контролем.

– План можно изменить, – умоляюще сказал Приятие. – Мы могли бы спасти мальчика. Мы не знаем, необходимо ли ему умереть, чтобы Вознестись. Если в него верит достаточно людей, то он может Вознестись и так.

Кёнига захлестнула волна облегчения. Его доппели по-прежнему враждуют друг с другом. Он шагнул вперед и произнес:

– Нет. План нельзя изменить. Что значит любовь одного ребенка по сравнению с поклонением миллионов? Морген – инструмент, которым нужно воспользоваться, и ничего больше. – Ему было досадно осознавать, что он точно повторил эти слова за Отречением. Не приобрел ли этот доппель большего влияния, чем остальные?

– Мы знаем, что ты в это не веришь, – сказал Приятие. – Мы знаем, что для тебя значит этот ребенок.

Беспокойство, тихий, самый скрытный доппель, посмотрел на Приятие, потом на Отречение и, наконец, на Кёнига.

– Мальчик опасен. Он слишком быстро набирает силу. Мы потеряем влияние.

– Не существует никаких «мы». Я буду влиять на него, – сказал Кёниг, но заподозрил, что Беспокойство что-то замышляет. Преимущество от возможности разговаривать с собственным бессознательным заключалось именно в этом. Большинство людей путаются и сами никогда не могут разобраться, что они думают. Пусть он и не доверяет Доппелям, но в определенном смысле они были именно теми, кому он мог бы доверять более всего. – Расскажи мне все остальное, Беспокойство.

– Силы Моргена – проявление веры в него поклоняющихся ему Геборене или же эти силы – его собственные воплощенные иллюзии? Мы создаем бога или просто очень могущественного гайстес-кранкен?

– А какая разница? – спросил Кёниг. – Разве не имело бы смысла, чтобы перед Вознесением он стал гайстескранкен? Во всяком случае, это показывает нам, что наши планы работают. – Он зарычал от досады и поправил себя: – Мои планы.

– Нет, – прошептал Беспокойство. – Все происходит слишком быстро. Мальчика явно что-то вывело из равновесия. Если его силы будут расти слишком быстро, мы не сможем добиться его Вознесения. Возможно, он не дотянет до того, чтобы стать богом, но как гайстескранкен, которому будет поклоняться весь Зельбстхас, он может оказаться сильнее нас.

– Нет, – не согласился Приятие. – Этот ребенок нас любит. Он доверяет нам.

– Это ты, как дурак, доверяешь ему. – Отречение поднялся с кресла и зашагал по комнате, и его багровые одежды шуршали по толстому ковру. Доппель безупречно изобразил походку Кёнига, да и неудивительно.

Кому призывал не доверять Отречение: Моргену или ему, Кёнигу? Он часто подозревал, что все, что говорят и делают его доппели, имеет подтекст. Они, казалось, общались на таком уровне, где он мог заметить, что они что-то сообщают друг другу, но был не в состоянии понять, что именно. Как он уже успел понять, он может им доверять, но только в той степени, в которой он оставался уверен, что понимает их, – а сейчас у него в этом были сомнения.

Беспокойство сел в только что освободившееся кресло.

– Если Морген поймет свое могущество, он станет очень опасным. Было бы очень глупо с нашей стороны не учесть возможности того, что он может использовать нас в собственных целях.

Приятие, выглядевший удрученным, воздел руки, как бы умоляя.

– Он просто мальчик. Ребенок. Мы создали его таким, какой он есть.

– Нет, – не согласился с ним Беспокойство. – Мы создаем того, кем он станет. Мы понятия не имеем, каким человеком этот ребенок является. Теперь мы должны убить его и начать эксперимент заново. Мы извлекли для себя уроки из наших неудач, и со следующей партией нас обязательно ждет успех.

Кёниг усмехнулся. Его переполняло облегчение, поскольку он понял, что пытались сделать доппели.

– А, ясно. Да, начать эксперимент снова. Конечно. – Он взглянул на собственные отражения, собравшиеся в массивных зеркалах, на эту толпу одинаковых изможденных лысых мужчин. Они жадно наблюдали за происходящим в этом мире, к которому не могли прикоснуться. Кёниг свирепо посмотрел на каждого из доппелей по очереди. – Считаете меня слабоумным, что ли? Этот эксперимент занял десять лет, и я с содроганием думаю, насколько сильными вы трое можете стать через десять лет после сегодняшнего дня. Если я начну заново, то сомневаюсь, что доживу до его завершения. Вы хотите сами управлять богом. Ну что ж, мои милые угодливые доппели, такого не случится. Я воспитаю этого бога. Я обуздаю его могущество себе во благо. Вас троих я оставлю взаперти навсегда. – Он указал на Беспокойство: – Убирайся с моего стула.

– Мы просто согревали тебе место нашими воображаемыми задницами, – ответил Принятие, отвесив быстрый поклон. Как только Кёниг сел в освободившееся кресло, Приятие добавил: – Мы никогда не свергнем тебя.

Кёниг неодобрительно глянул на доппеля.

– Но будете пытаться.

Приятие пожал плечами:

– Возможно. Но настоящей сволочью всегда будешь ты.

Кёниг заметил ухмылку на лице Приятия, которую тот поспешил скрыть, и еще заговорщические взгляды, которыми обменялись три доппеля. Обманули ли они его или же попытались запутать, заставляя его думать, что обманули? Это значения не имело.

Морген станет спасением для него… и погибелью для них.

Штелен рассмотрела храм с занятого ею наблюдательного поста в переулке, который был не настолько темным и узким, как она бы хотела. Можно было заметить, что храм, чьи каменные стены не пощадило время, недавно отремонтировали. Геборене, должно быть, привели здание в порядок, когда их религия, как зараза, пришла в эти места. Неизвестно, кто тогда правил этим грязненьким городом-государством, но он сделал большую глупость, допустив их туда. Жрецы – паразиты; они распространяют идеи, как крысы разносят чуму, и как только в сердца и умы попадает эта зараза, от жрецов становится трудно избавиться.