Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чудо, что он еще стоит. Смотри, крыша ровная, как струна, — сказала тетушка. Она дрожала.
— Давай посмотрим, что там внутри, — сказал Куойл. — Вдруг полы провалились в подвал.
Тетушка засмеялась.
— Вряд ли, — закричала она. — Там нет никакого подвала. — Дом был крепко привязан тросами к железным кольцам, вбитым в скалу. Потеки ржавчины, зазубренные, вырубленные в камне ступени, расселины, такие глубокие, что в них мог спрятаться ребенок. Тросы ощетинились надорвавшимися нитями.
— Верхушка камня не совсем ровная, — сказала тетушка. Ее фразы были отрывистыми и трепетали, как ленточки на конце шеста. — Рассказывали, что до моего рождения во время шторма дом раскачивался как кресло-качалка, вперед-назад. Женщин тошнило, все боялись, поэтому его привязали. Теперь он не двигается, но ветер так поет в этих тросах, что один раз услышав этот звук, не забудешь его никогда. О, как хорошо я помню зимние вьюги! Как он стонал! — Ветер вился вокруг дома, как гирлянда. — Это было одной из причин, почему я радовалась переезду в бухту Опрокинутую. Там, в бухте, был большой магазин, что тоже было важно. Но потом мы поехали в Кошачью Лапу и через год уже были в Штатах. — Она заставила себя успокоиться.
Проржавевшие гвозди по двадцать пенсов, доски, закрывающие окна первого этажа. Куойл подцепил пальцами доски на окнах и дернул. Это было равносильно попытке перевернуть мир.
— В машине есть молоток, — сказал он. — Под сиденьем. Может найдется монтировка. Я пойду и принесу их. И еду. Мы можем устроить пикник и позавтракать.
Тетушка вспоминала одно за другим.
— Я здесь родилась, — сказала она. — Прямо в этом доме. — Здесь проводились и другие ритуалы.
— И я, — сказала Саншайн, сдувая комара со своей руки. Банни хлопнула по нему. Сильнее, чем это было необходимо.
— Нет. Ты родилась в Мокингберде, в Нью-Йорке. Там дым, — сказала она, глядя на другую сторону бухты. — Что-то горит.
— Это дым из печей домов в Якорной Лапе. Они готовят завтрак. Кашу и блинчики. Видишь рыбацкую лодку на середине бухты? Видишь, как она плывет?
— Я хочу посмотреть! — сказала Саншайн. — Я не вижу. Я не ВИЖУ!
— Прекрати ныть, или я тебя отшлепаю, — предупредила тетушка. Ее лицо покраснело от ветра.
Куойл вспомнил, как сам плакал и говорил «я не вижу» учителю математики, который просто отворачивался от него без всяких объяснений. Туман разрывался на части. Свет зарядил море свечением, похожим на голубой неон.
* * *
Дерево стало твердым под воздействием времени и сурового климата и крепко держало в себе гвозди. Они выходили из него со стоном. Куойл выдернул щеколду, но не мог открыть дверь до тех пор, пока не загнал куски старого железа в трещину и не подцепил полотнище.
Внутри было совершенно темно. Лишь ослепляющий свет лился через дверной проем. Эхо звука дерева, падающего на камни. Свет кусками просачивался сквозь стекло, падал на пыльные полы полосками, напоминающими желтый холст. Дети вбегали в дверь и тут же выбегали на улицу, боясь в одиночку входить в мрачное пространство. Они визжали, когда Куойл, отламывающий снаружи доски, смеялся, как привидение, и издавал страшные стоны: «У-У-У!»
Внутри тетушка поднималась по узеньким ступеням. Куойл проверял половые доски. И все время повторял: «Осторожнее! Осторожнее!» В воздух поднялась пыль, и они все стали чихать. Было холодно, и пахло пылью. Перекошенные двери на разболтанных петлях. Ступени, истертые тысячами шаркающих шагов. Со стен свисали обои. На чердаке птичье гнездо выдало присутствие птиц. Пол был тоже заляпан пятнами. Дети бегали из комнаты в комнату. Даже будучи новыми, они, должно быть, выглядели угрюмо и безнадежно.
— Еще один доллар для меня! — взвизгнула Банни, кружась на засыпанном песком полу. Из окон была видна холодная и спокойная морская гладь.
Куойл вышел на улицу. Ветер показался ему сладким, как весенняя вода страдающему от жажды. Тетушка все еще была в доме, кашляла и почти плаката.
— Вот стол, благословенный стол, старые стулья, печь. Боже мой, метла так и висит на стене, где она всегда висела! — Она схватилась за деревянную рукоятку. Истлевший узел разорвался, и прутья брызнули во все стороны, оставив ее стоять с голой палкой в руке. Она увидела, что у печи проржавела труба, у стола подгнили ножки, а стулья рассохлись.
— Ему нужна хозяйская рука. Мама всегда так говорила.
Теперь она бродила по комнатам и переворачивала фотографии, сыпавшие разбитым стеклом. Она держала в руках снимок из семейной хроники, на котором была изображена мертвая женщина с наполовину прикрытыми глазами и запястьями, перевязанными полосками белой ткани. Высохшее тело лежало на кухонном столе, а рядом к стене был прислонен гроб.
— Тетя Элти. Она умерла от туберкулеза. — Она взяла следующий, на котором толстая женщина держала в руках курицу. — А это тетушка Пинки. Она была такая полная, что не помещалась в туалете, и ей приходилось ставить горшок на кровать, чтобы пописать.
Квадратные комнаты, высокие потолки. Свет как вода просачивался сквозь сотни поблескивающих дырочек в крыше, разбивался о балки. Вот спальня. Она знала этот рисунок трещин на потолке лучше, чем любое другое явление своей жизни. Она не находила в себе сил, чтобы посмотреть на него снова. Внизу она снова коснулась стула с потрескавшейся краской, заметила, что перекладины, служившие подставкой для ног, были изношены почти до основания. Две половицы прогнулись под ее весом, дерево было похоже на обнаженную кожу. Отшлифованный водой камень в качестве ограничителя для двери. И три связанных шнуром камня-талисмана, чтобы хранить дом от зла.
* * *
Через час Куойл уже копошился возле разведенного костра, а тетушка вытаскивала продукты из коробки. Там были яйца, пакет с раскрошившимся хлебом, масло и джем. Саншайн прижалась к тетушке, хватая следом за ней пакеты. Девочка раскрыла упаковку с маслом, а тетушка стала намазывать его на хлеб деревянной щепой вместо ножа. Горбушка досталась старой собаке. Банни бросала в воду камни. После каждого броска пенные губы воды смыкались над камнем.
Они сидели возле костра бок о бок. Тетушке подумалось, что струйка дыма поднималась вверх, как жертва всесожжения с каменного алтаря. Она наблюдала за тем, как дым растворяется в небе. Банни и Саншайн льнули к Куойлу. Банни свернула свой кусок хлеба с маслом в рулет, и джем выглядывал с его конца, как глазок электрической духовки. Она тоже смотрела на струю дыма.
— Пап, а почему дым кружится?
Куойл сделал из хлеба кружочки, отщипнул кусочки яйца, положил их на хлеб и сказал: «Вот летит маленький желтый цыпленок прямо в логово людоеда!» И стал подбрасывать хлеб так, чтобы он падал Саншайн прямо в рот. Дети снова вскочили и убежали, закружили возле дома, перепрыгивая через проржавевшие тросы, удерживающие дом на камне.
— Пап, — сказала запыхавшаяся Банни, держа в руках два камня и стуча ими друг о друга. — А Петал больше не будет с нами жить?