– У тебя всегда ответ наготове, жирняй? Ну может, тогда ты скажешь мне, почему вы решили, что я не увижу оттуда, как вы бездельничаете, вместо того чтобы работать? Или вы думаете, я буду платить вам за потраченное впустую время?

Теперь в ответ молчат уже оба мальчика. Кирки продолжают колоть камень со зловещим стуком. Этторе украдкой бросает взгляд в сторону отца, но голова Валерио опущена. Этторе хочется, чтобы отец узнал о его беде, даже если ничем не сможет ему помочь. Людо скрещивает руки над поводьями, сдвигает назад шляпу и некоторое время задумчиво смотрит на ребят.

– Может, вы забыли, чем должны заниматься? Может, вам трудно сосредоточиться на работе? – наконец произносит он. «Молчи, молчи, молчи», – мысленно просит Этторе, даже когда видит, что Пино делает судорожный вдох и открывает рот.

– Да, синьор, – говорит он.

Этторе пихает его локтем в бок, но слишком поздно. Людо выпрямляется в седле, насмешливо кривя губы:

– Ну что ж, давайте посмотрим, не можем ли мы освежить вашу память.

Другие смотрители подъезжают, чтобы поглядеть; один хмыкает и усмехается в предвкушении зрелища, другой хмурится и останавливается, словно намереваясь что-то сказать Людо. Но в итоге дергает поводья и неспешно удаляется на другой конец поля. Этторе надеется, что он вернется.

Вскоре к стуку инструментов добавляется еще один звук: Пино плачет, взвизгивая от боли. Этторе старается не смотреть, он не хочет быть свидетелем унижения друга, но один раз его глаза все же предательски скашиваются. Он видит Пино со спины с голым задом, его штаны болтаются у щиколоток, и он ковыляет между смотрителями. Этторе не может точно сказать, что делали с Пино. Пино спотыкается и падает, его щеки пылают от боли и стыда, а Людо хохочет так надсадно, словно пытается прочистить нос, это натужный и беззвучный смех, в котором нет радости.

Этторе оглядывается. Он должен быть свидетелем происходящего – это его наказание. Людо прекрасно разбирается в людях и знает, что для Этторе нет ничего хуже, что вина изгложет его изнутри, ведь все началось из-за ракушки, к которой он подбирался. Другие работники на поле стараются не смотреть. Лишь мальчишки порой бросают взгляд; некоторые бледны, другие напуганы, прочие смущены. Этторе отправили работать вместе с группой ребят, которые шикают на него, стоит ему оглянуться на Пино через плечо. Но он смотрит не на Пино, а на Людо Мандзо. Он хочет запомнить лицо Людо – каждую черту, каждую морщину – и то, как тот кривится, когда смеется. Этторе хочет запечатлеть его перед своим мысленным взором так же ясно, как видит сейчас, потому что, скорее всего, когда он убьет Мандзо, будет темно.

Гнев возвращает Этторе к реальности, воспоминание меркнет; зубы скрипят так, что болит челюсть, воздух с шумом вырывается из ноздрей. Это гнев, который невозможно подавить. В нем такая разрушительная сила, что она обратится против тебя же, если не найдет выхода. Этторе открывает глаза и пытается подняться, готовый броситься на Людо Мандзо с кулаками, рвать его ногтями и зубами, но с удивлением обнаруживает, что он дома один. Комната накреняется и начинает кружиться в медленном водовороте, он садится, охваченный дрожью. Только тут Этторе вспоминает, как поранил серпом ногу, вернее, нога напоминает ему об этом. Боль становится нестерпимой, словно в ногу вонзаются тысячи раскаленных игл, и он сжимает зубы с такой силой, будто это створки стального капкана. Этторе в ужасе опускает глаза, но ничего особенного не видит. Штанина закатана, и запекшаяся кровь покрывает кожу словно корка. Сама рана перевязана тряпкой, в которой он узнает одну из пеленок Якопо. Морщась, он стягивает повязку. Рана – темный зияющий порез, чистый, но глубокий; он видит серо-белую кость и черные сгустки свернувшейся крови. Стоит ему снять повязку, как тут же начинает сочиться свежая кровь, заливая пол. Этторе отупело смотрит на это. Его горло так пересохло, что он не может даже сглотнуть.

Дверь распахивается, и входит Паола с привязанным к спине Якопо. Она теряется, видя его сидящим, и на мгновение на ее лице отражается облегчение. Затем она замечает кровь и бросается к нему:

– Господи помилуй, Этторе, мне только-только удалось остановить кровотечение, и ты первым делом снова пускаешь себе кровь?

Этторе хочет попросить прощения, но голос его не слушается. Паола подтаскивает к нему маленькую табуретку и кладет на нее его ногу. Она снова повязывает тряпку и затем затягивает ее. Этторе задерживает дыхание и кряхтит от боли, Паола поднимает на него глаза.

– Прости, – говорит она. – Прости, что причиняю тебе боль.

Его кровь сочится у нее между пальцами, он видит, что ее лицо бледно, губы плотно сжаты. Якопо смотрит через ее плечо с загадочным выражением, и Этторе протягивает ему палец. Малыш хватает его ручонкой и открывает рот, готовясь его пососать. Сила, с которой Якопо сжимает палец, заставляет сердце Этторе биться от радости. Бывает, что хватка у малыша совсем слабая, и порой он даже не тянется к пальцу. Сегодня мальчуган спокоен и деловит, его пальчики сжимаются в крепкий кулачок.

– Со мной все будет хорошо. Со мной все будет хорошо, – удается выговорить Этторе.

– Неужто? – спрашивает Паола. И толкает его обратно на соломенный матрас, затем поднимает раненую ногу и бережно укладывает, затем сердито вытирает руки о тряпку, стараясь не встречаться с ним глазами. На голове у нее, как обычно, шарф, плотно повязанный и стянутый на затылке. Волосы собраны в узел так, что ни один волосок не выбивается наружу. Это делает Паолу строже и старше ее двадцати двух лет; испытания, выпавшие на ее долю после смерти отца Якопо, тоже не прошли бесследно. Она качает головой. – Если ты не сможешь работать – нам конец.

Этторе не припомнить, когда в последний раз слышал в голосе сестры испуг.

Стоит Этторе лечь, как комната вновь начинает вертеться у него перед глазами, и ему приходится сомкнуть веки, чтобы остановить эту круговерть.

– Ну конечно смогу. Как я сюда добрался?

– На спине Пино. Он волок тебя всю дорогу от Валларты.

– Пино – настоящий бык. Я могу вернуться и доработать день. Мне уже гораздо лучше.

– Вернуться сейчас? – Паола вычищает кровь из-под ногтей.

– Пока светло. Еще есть время. Я проработал девять часов или даже больше, перед тем как это случилось, наверное…

– Вчера. Это было вчера, дуралей. С тех пор ты спал. Кто знает, заплатят ли тебе за неполный день… Кровь лилась потоком, когда тебя принесли… Тебе нужен отдых. – Паола не может сдержаться, и в ее голосе проскальзывают нотки возмущения. На самом деле отдых нужен им всем.

– Значит, я потерял целый рабочий день? – говорит Этторе, и его глаза широко открываются. Паола кивает. С тех пор как ему исполнилось десять, он не пропускал ни дня работы, если только она была. Он чувствует себя опустошенным; предателем и одновременно преданным. Снова пытается сесть, но Паола сердито останавливает его:

– Сейчас уже слишком поздно! К тому же ты должен отдохнуть. Луна попытается раздобыть иглу с ниткой, чтобы зашить рану. – Паола разматывает перевязь и ловко перехватывает Якопо, беря его на руки. Она устало улыбается ему, и его личико сияет от удовольствия. – Как это случилось? – спрашивает она.