сползать, как капроновый чулок. Мистер Энканто сделается похож на прокаженного. За всю жизнь он только дважды доводил себя до подобного состояния и знал, что выходить из него будет неимоверно трудно. Понадобится усиленное, многократное питание. Надо было немедленно что-то делать. Но он боялся. Он догадывался, что его ищут. После вчерашнего — просто не могут не искать и, возможно, кто-то из той отвратительной парочки, шедшей мимо, запомнил его лицо. Следовало срочно уезжать куда-нибудь подальше, просто срочно, немедленно; но в таком состоянии он не мог ехать. У него не было сил. Впрочем, с этим он как-то справился бы (жизнь воспитала в нем железную волю,) но пройдет еще каких-то несколько часов, и он сделается слишком, слишком заметен. Обязательно надо уезжать — но перед этим необходимо подкрепиться. Как следует подкрепиться.

Компьютер мелодично прозвенел и произнес нежным женским голосом:

— Вами получена новая почта.

Мистер Энканто поморщился. Сегодня он уже не ждал никаких писем и, честно говоря, не хотел их. Всему есть предел. Отвечать в таком состоянии, писать задушевно, нежно и велеречиво… Нет, как хотите, нет.

Повинуясь привычке, он открыл текст послания. И через мгновение на его совсем потерявших цвет, серо-седых губах проступила слабая, но удовлетворенная улыбка.

«Кому: ЗАСТЕНЧИВЫЙ.

От кого: ОБЪЯТИЯ.

Прости. Мне страшно жаль. Мне просто не хватило смелости, а потом, когда я уже набралась духу, — не хватило времени. Давай попробуем еще раз? Пожалуйста. Я все объясню, когда увидимся. Хотя ты, наверное, и так все понимаешь. Ты же всегда все понимаешь, правда? Ты же удивительный. Такой добрый, такой чуткий. Я очень хочу встретиться. Обещаю в обморок не падать. Виноватая и раскаивающаяся Эллен».

И в этот момент в дверь постучали. Настойчиво, сильно. Помертвев, мистер Энканто встал и пошел к двери.

— Кто это?

— Я хотел бы поговорить с мистером Энканто, — раздался с той стороны незнакомый, уверенный мужской голос. Совершенно, казалось, утратив свою железную волю, мистер Энканто, ни слова не говоря и ни о чем более не спрашивая, открыл дверь настежь.

Широко улыбаясь, вошел пожилой и очень тучный человек. Показал жетон.

— Детектив Кросс, полицейское управление Кливленда, — сказал он. — Вы мистер Энканто? Простите за поздний визит. Я хотел бы задать вам несколько вопросов…

Его мне сам Господь послал для начала, подумал мистер Энканто и закрыл дверь.

Тогда детектив Кросс увидел, что у мистера Энканто забинтована кисть руки, и улыбка сползла с его круглого, доброго лица.

Ресторан «Малибу».

Уже легче.

Уже легче, думал мистер Энканто, с пониманием и нежностью глядя, как неловко, едва помещаясь на стуле, сидит напротив него тщеславная и глупая клуша. Если бы не переезд, на детективе можно было бы остановиться. Но потребуется много сил, и Бог весть, сколько времени я буду устраиваться на новом месте… сколько времени пройдет до того, как удастся подкрепиться там. Чемодан мистер Энканто уже собрал, но на встречу с Эллен пошел, тем не менее. Впереди — долгий путь и неизвестность, надо быть в самой лучшей форме, какая только возможна.

Официант положил перед ним меню и зажег большую свечу, украшавшую их столик. Свеча горела на столе, вспомнил мистер Энканто, свеча горела… Как это сказать по-английски? Как передать тягучее и плавное, такое же славянское, как их просторные плоские славянские степи, без сочленений и стыков, перетекание слов одно в другое? Трудно… У нас более рваный язык, более дерганый, стремительный — как и наша жизнь. Слова нашинкованы мельче. Я бы смог, сумел, я был бы гений, если бы мне не мешали питаться и не кричали «ату!» лишь за то, что я подчиняюсь диктату природы. A candle burnt amid the table… Нет, лучше не просто «горела», но «горела, указывая путь». Путь друг к другу. Словно маяк путеводный. Так и красивее, и вернее по сути. A candle beaconed on the table, a candle beaconed…

— Здесь довольно дорого, но я угощаю, — произнесла Эллен одновременно и виновато, и капризно. Она хотела каяться, хотела демонстрировать полное раскаяние, но всем своим видом требовала, чтобы ей не мешали это делать, иначе она обидится не на шутку.

— Что? — с трудом отрываясь от некстати забившего в мозгу фонтана вариантов, спросил мистер Энканто.

Эллен потянулась через столик и попыталась отобрать у него меню.

— Я виновата перед тобой, и я угощаю сегодня, — сообщила она.

Мистер Энканто не отдал ей меню, но поглядел на нее нежно и благодарно.

— Ну что ты… — мягко произнес он.

— Я тебя прошу.

Мистер Энканто, чуть исподлобья глядя на женщину лучистым, всепрощающим и все-понимающим взором, отрицательно покачал головой. Эллен поджала губы. Он в свою очередь потянулся через столик и ласково дотронулся кончиками пальцев до ее пухлой руки. Манжета чуть задралась, и Эллен с содроганием уставилась на розовое пятно на коже мистера Энканто, шелушащееся чуть выше запястья. Мистер Энканто спокойно убрал руку и поправил рукав. Эллен подняла на него виноватые глаза.

— Ох, прости, мне не следовало так пялиться…

— Это экзема, — как ни в чем не бывало, сказал мистер Энканто. — Она у меня с детства. Совсем не болезненно и совершенно не опасно для окружающих. Нервное.

— Ты очень чуткая и ранимая натура, — сказала Эллен.

Мистер Энканто улыбнулся.

— Я так глупо себя чувствую из-за того, что не пришла вчера… — заладила Эллен сызнова. Ей все не хотелось расставаться с этой темой. Любая иная женщина давно уж говорила бы о чем-то другом. Если бы хотела понравиться — о самом мистере Энканто, хотя бы. Но Эллен могла говорить лишь о себе, — Я такая нелепая… Но, понимаешь, мне так было страшно.

— Эллен, — мягко сказал мистер Энканто, — тебе совсем не обязательно извиняться. Тебе не за что извиняться, поверь. Я все понимаю.

— Правда? Знаешь, я тебе так верю… Верю, что ты не обиделся. Ты ведь понимаешь, что мне было очень трудно решиться. Я очень некрасивая.

— Ты красивая. Только надо как следует присмотреться. У тебя прекрасные глаза, прекрасная посадка головы…

— Мне этого никто никогда еще не говорил. Ты такой милый.

— Сейчас такие вещи мало кто замечает…

— Я так боялась, что тебя отпугнет моя фигура. Я еще со школьных лет вот так располнела. И мне было очень трудно решиться пойти к тебе. За компьютером легко!

— Но теперь ты не боишься?

— Нет. То есть немножко боюсь… то есть волнуюсь. Но совсем немножко. Ох, я очень нерешительная и неуверенная в себе. Ты понимаешь?

Так они беседовали полтора часа.

— Ну вот, — сказал мистер Энканто, расплатившись по счету. Мягко улыбнулся. —