— Конечно, умею — похвастался Брайан. — Мне же почти девять лет!

— Да, — ответил Джеф, — я знаю.

Брайан побежал на кухню, а Глория осталась с гостем в коридоре, не смея поднять глаза от стыда, так как вспомнила, как бессовестно лгала, говоря о возрасте сына.

Джеф схватил ее за предплечье со свирепостью, которая заставила женщину содрогнуться.

— Где гостиная? — грубо спросил он.

— Вон там.

Он бесцеремонно втащил ее в комнату, на которую хозяйка указала, и почти толкнул на диван. Несколько минут Джеф пристально смотрел в окно, затем повернулся к Глории, которая с отвращением отвернулась от смуглого, искаженного гневом лица.

— Ты говорила, что твоему сыну семь лет, — грубо начал он. — Ты лгала?!

— Да.

Какой смысл отрицать? Она чувствовала себя странно спокойной, как будто бы кто-то лишил ее чувств, не оставив ничего, кроме внешней оболочки.

Джеф подошел немного ближе и понизил голос:

— Я правильно понял, Глория? Я отец Брайана? Мои глаза не обманули меня?

Глория уже не старалась сдержать его.

— Да, ты его отец, — с дрожью в голосе ответила мать.

— А если бы сходство Брайана со мной не было таким явным, что бы ты сказала тогда? Или я никогда не узнал бы о его существовании?

Глория не хотела отвечать на этот вопрос. Достаточно мучительно уже то, что она пыталась спрятать сына от отца. Можно, конечно, намекнуть на эгоистичный страх, который управлял ее поведением.

— Джеф, я хочу сказать…

— Не говори ничего, — прервал он, быстро посмотрев через плечо, будто опасаясь, что Брайан войдет и услышит разговор. — Ничто не должно расстраивать мальчика. Поговорим сегодня вечером.

Он, должно быть, подумал о приближении сына, потому что в голосе послышались дружеские нотки:

— Не полезно ли будет захватить пару свитеров, Глория? Для тебя и для Брайана? Я знаю, как ненадежна здесь погода.

Их глаза встретились, и невысказанные упреки уступили место приятным воспоминаниям. Глория вспомнила теплый летний вечер — первый вечер после недели дождя — много лет назад…

— Золушка, — прошептал Джеф, услышав, как колокола Биг Бэна бьют двенадцать часов.

Очаровательный принц, подумала она, мечтательно закрывая глаза, подошел бы к ней и поднял на руки, затем поцеловал бы так страстно, как не смог бы никто в мире. Она прильнула бы к нему и ответила на поцелуй, горячо выражая все чувства, которые копила много лет в холодной обстановке приюта. Но одно чувство было так сильно, что сжигало душу; хотелось, чтобы он любил ее… как она любила его.

Глория качнула головой. Она сходила с ума всего лишь из-за того, что встретила парня, боже мой!

Но не оттолкнула его, когда он, тяжело вздохнув, прижал ее к себе и прошептал на ухо:

— Господи, не хочу, чтобы ты шла домой.

Глория взглянула спокойно, таинственная улыбка играла на ее губах.

— Не могу, — шепотом ответила она, и ее голос неуверенно задрожал. — Если ты уверен…

— Уверен? — На какое-то мгновение он задумался, затем его лицо потемнело. — Я так хочу тебя, но…

— Но?.. — перебила она, боясь быть отвергнутой.

Джеф пристально посмотрел на нее.

— Очень трудно объяснить, — сказал он, — во всяком случае, не сейчас.

Глория знала, что он джентльмен, и еще больше обожала его за это. Ты опытный, доверчиво говорили ее глаза, когда Джеф поднес руку девушки к своим губам и поцеловал.

— Пойдем отсюда, — настоятельно сказал он.

Глория не раскаивалась в том, что произошло, пока они были вместе. Он любил ее с благоговением, страстью и заботой, за исключением того раза в середине первой ночи, когда, сонные и горячие, они заключили друг друга в объятия, и его страсть омрачило отчаяние.

Джеф не думал, что она девственница, а она не говорила, чувствуя, что не это волнует его. Задумчивое выражение сделало его красивое лицо загадочно-таинственным в тот момент, когда он опустился на нее, забрал в рай и таким же восхитительным образом вернул на землю.

Они провели весь уик-энд в домашней обстановке.

— Это квартира моего дяди, — объяснил Джеф. — Он и моя тетя пользуются ею, когда гостят в Лондоне. Слава богу, — и его глаза заблестели, — что им пришлось улететь в Париж в ночь нашей вечеринки. Бог дал нам возможность, Глория.

— Ох, слава богу, — молилась она.

Это была роскошная квартира, с дорогостоящей обстановкой, но Глория, казалось, с трудом замечала изысканные картины, роскошные мраморные полы с шелковистыми коврами — она восхищалась лишь мужчиной. Своим мужчиной.

Они занимались любовью на полу, а точнее говоря, любили друг друга везде, где только возможно, оставаясь в квартире целый уик-энд. Они не называли друг другу фамилий, но разговаривали о гражданских правах и о политике.

Оба любили шахматы. Глория даже выиграла два раза.

— Никогда раньше не проигрывал женщине, — сказал Джеф с ленивым восхищением.

— Ты очень сексуален, — заметила она.

Он поднял руку.

— Обычно я бываю лучше.

— Может быть, я лучше?

Джеф усмехнулся.

— Ну-ка, подумай, на что я способен, а? Есть несколько вещей, в которых он особенно хорош, мечтательно думала девушка, позволяя любовнику расстегивать свободную рубашку, которую только что надела.

Джеф преподнес ей такое угощение, которым никто раньше не угощал, — лосось и устрицы с шампанским… и с темно-красной розой, лежащей на подносе.

Его глаза блестели, когда он поливал устрицы соусом, перед тем как предложить Глории.

— Что же нам следует делать дальше, как ты думаешь?

Он засмеялся и решительно отодвинул тарелку, чтобы обнять девушку.

— Что? — не дыша, спрашивала она, подставляя рот для поцелуя.

Глория не думала о том, что ее ожидает, просто не могла думать об этом. Но в воскресенье под утро, рано проснувшись, увидела, что Джефа нет рядом. Она безмолвно лежала в тусклом освещении, но когда глаза привыкли, увидела его. Стоя у окна к ней спиной, с маленьким белым полотенцем, едва прикрывавшим узкие бедра, он наблюдал, как первые лучи солнца начинали золотить небо.

Глория увидела, как Джеф качнул головой, и услышала, как пробормотал «черт» и еще раз «черт». Этого было достаточно, чтобы понять: что-то глубоко беспокоит его.

Глория быстро закрыла глаза, когда он повернулся, боясь взглянуть на него и прочитать раскаяние в его глазах.

Джеф не вернулся в постель; вместо этого направился к душу, вероятно, не желая расстраивать ее, когда вдруг раздался телефонный звонок.