— Не думаешь ли ты, что глупо с нашей стороны сидеть в замечательном ресторане и говорить о погоде?

— Вместо того чтобы говорить о благополучии моего сына…

— Нашего сына, — поправила она. — И никогда не забывай этого.

Его глаза сузились.

— Я не требую уступок.

Эти слова не успокоили ее: так мог сказать только адвокат, и мысль об уступке или о том, что ему что-то нужно от сына, наполняла ее огнем борьбы. Глория почувствовала новый наплыв сил.

— Позволь рассказать тебе все, Джеф, — произнесла она вежливым, но твердым как сталь голосом. — Брайан — мой сын, и я люблю его. Более того, я всегда заботилась о нем. И не пойду на то, чтобы кто-то вмешивался в его жизнь, когда заблагорассудится.

Глория наклонилась вперед, не боясь встретить зелено-голубой пристальный взгляд.

— Мне известно, что ты адвокат, и притом хороший. Я читала твои бумаги. Знаю также, что ты богат, намного богаче, чем я когда-нибудь буду. И мне достаточно хорошо известно, что деньги — это сила. Но ты не сможешь забрать у меня Брайана. Я буду бороться с тобой на любом суде в мире, чтобы доказать это. А если все провалится, увезу сына так далеко, что ты никогда, никогда не сможешь увидеть никого из нас.

Глории с трудом удалось завершить эту маленькую, но страстную речь. Перехватило дыхание, и она замолчала, вызывающе глядя на визави. Но Джеф с холодным спокойствием наблюдал за ней, как будто они уже стояли друг напротив друга в суде. И было ясно, что он серьезно о чем-то думает и сего натренированным умом адвоката никогда не впадает в истерику. А вот она не умеет держать себя под контролем.

— Почему ты думаешь, что я собираюсь отнять у тебя сына? — спросил Джеф тоном, заставившим ее быстро поднять глаза.

Вопрос вызвал у нее чувство вины, но Глория не собиралась сдаваться.

— Не знаю, что ты собираешься делать, — ответила она спокойно. — Может быть, расскажешь?

Зелено-голубые глаза Джефа засияли мягким светом — эти красивые, волнующие глаза все еще имели власть над ней.

— Пока слишком рано говорить, — туманно ответил он, изучая ее пронизывающим взглядом, который делал выражение лица жестким. — Как это случилось?

Глория моментально закрыла глаза в замешательстве.

— Что как?

— Брайан, — нетерпеливо сказал он. — Я уверен, что вел себя достаточно осторожно.

Женщина почувствовала, как сильный румянец покрыл щеки. Это было унизительно — сидеть в ресторане и обсуждать способы предохранения от беременности девять лет спустя после случившегося.

— Как? — опять спросил он.

О господи! Ей хотелось скрестить руки подобно героине в ужасных мелодрамах. В тот раз…

— Это было один раз… Я… мы… — ты не помнишь?

Отчаявшись сказать что-то вразумительное, она умолкла.

Его брови нахмурились, светлые глаза вспыхнули.

— Конечно, помню.

Воцарилось долгое молчание.

— Я думал, это невозможно, — сказал он странно хриплым голосом.

И она тоже думала так вначале, помня необычное состояние, когда они в полусне прижимались друг к другу, не зная, зачем так делают. Это был превосходный акт любви.

И в другой раз, когда она осталась на уик-энд, дарованный им судьбой для взаимного удовольствия, тот безумный эпизод повторился. Медленное, бессловесное соитие, которое, казалось, уносило их от земли куда-то в другой мир…

— Возможно, — сказала она, с трепетом вспоминая положительный результат теста на беременность спустя четыре недели.

Глория не забыла, как сидела в крохотной комнатке медсестры, не смея думать о будущем, уверенная, что останется одна с ребенком.

— Возможно, — повторила она.

Джеф внимательно взглянул на нее.

— И что ты сделала?

— А как ты думаешь, что я сделала? — требовательно спросила она. — Родила ребенка.

— Оставив Оксфорд, не так ли?

Глория, удивившись, что он вспомнил это, кивнула.

— Да, учеба закончилась. Я бросила Оксфорд, чтобы родить Брайана, — жестко сказала она. — У меня не было другого выбора.

Джеф покачал головой.

— Выбор есть всегда.

— Не для меня, — гордо сказала она, запрокидывая подбородок и отбрасывая назад шелковистые волосы.

— Ты не подумала о?..

— Ни минуты, даже ни секунды.

— Так сильно хотела ребенка?

Не просто ребенка, а твоего ребенка, подумала она, но с этой мыслью пришла новая обида.

— А как ты думал? Конечно, я хотела учиться, закончить Оксфорд! Хотела получить возможность соревноваться в учебе с самыми умными. Хотела подумать о себе…

Дрожащей рукой Глория потянулась за бокалом и сделала большой глоток вина, желая спрятать собственную жалость к себе. Но его слова успокоили ее.

— И ты преуспела в этом. Сделала что-то для себя, и Брайан — прекрасный ребенок, которым можно гордиться.

Она подозрительно посмотрела на Джефа, ожидая какой-нибудь колкости, но ничего не последовало, и его оценка требовала вежливости.

— Спасибо, — сказала она немного жеманно.

— А ты очень скоро вышла замуж после того, что случилось?

Когда же наконец он прекратит это! У него нет права спрашивать об этом после всего, что сделал. Глория посмотрела на нетронутую булочку, лежавшую на тарелке. Ее муж Джон был добрым, прекрасным человеком. Он так много сделал для нее в тот момент, когда была нужна поддержка. Она навсегда перед ним в неоплатном долгу.

— Я не отвечаю на вопросы, касающиеся Джона, — ответила женщина с достоинством.

В любом случае это вопрос, на который трудно ответить, как следует. Она любила Джона, но любовь — такое растяжимое понятие. То, что она чувствовала к Джону, не имело ничего общего с тем, что чувствовала к Джефу, которого, конечно, тоже любила. И как только ее угораздило полюбить человека, который так безжалостно поступил с ней!

Они доедали ужин в напряженном молчании. Глория ела очень мало, но потягивала вино, хотя настроение было таким мрачным, что ничто не могло бы его улучшить. В довершение у нее заболела голова, и она отказалась и от сыра, и от пудинга.

Официант принес кофейник, и Джеф легким движением руки указал, чтобы он покинул их.

— Скажи, какой кофе тебе нравится?

— Черный без сахара, пожалуйста. — Она горько улыбнулась. — Как мало мы знаем друг о друге.

— Ты так думаешь? И все же мы родители.

— Биологический несчастный случай, — сказала Глория, ненавидя себя за эти слова, зная, как расстроился бы Брайан, если бы услышал их. И вопрос Джефа стал жутким отголоском ее дум.