Тому Гарви незачем было спрашивать, почему на пороге его жилища стоит девушка с чемоданом в руке. На протяжении нескольких недель его не покидало ощущение, что из него постепенно вытекает надежда, – словно он становится полным банкротом, – и вот теперь от нее не осталось и следа. В эмоциональном плане он был разорен. Словно прочитав его мысли, девушка скривила губы в улыбке.

– Ты Том?

Он кивнул. Она вручила ему конверт, на котором было нацарапано его имя.

– Поздравляю, – сказала она. – Ты – моя новая нянька.

Том видел ее прежде, правда, издалека, и она оказалась еще красивее, чем ему представлялось, – миниатюрная азиатка лет шестнадцати, не старше, с иссиня-черными волосами и идеальным овалом лица. Кристина, вспомнил он, четвертая невеста. Девушка еще немного подождала, пока он на нее налюбуется, но потом ей это надоело.

– Вот. – Она протянула ему свой айфон. – Просто сфотай меня, и все.

Двумя днями позже ФБР совместно с полицией штата Орегон арестовали мистера Гилкреста в ходе «внезапного утреннего рейда», как упорно называли в теленовостях эту операцию, которая, в действительности, ни для кого не была внезапной, особенно для самого господина Гилкреста. После предательства Анны Форд он предупреждал своих последователей о наступлении мрачных времен, пытаясь убедить их в том, что это даже к лучшему.

– Что бы со мной ни случилось, – написал он в своем последнем электронном послании, – не отчаивайтесь. Это будет не напрасная жертва.

Том, хоть он и ожидал ареста их лидера, был ошеломлен тем, сколь тяжкие обвинения были тому предъявлены: множественные случаи изнасилования второй и третьей степени и содомия, а также уклонение от налогов и незаконная транспортировка несовершеннолетних через границы штатов. Его оскорбляло, что ведущие новостных передач с нескрываемым удовольствием говорили о «сокрушительном низвержении самопровозглашенного мессии», «шокирующих обвинениях», которые «полностью уничтожили репутацию святого», и о «смятении в рядах быстрорастущего молодежного движения». С экранов телевизоров не сходил нелестный видеоролик, показывающий, как мистера Гилкреста, в наручниках и мятой шелковой пижаме, ведут в здание суда; волосы на его голове с одной стороны примяты, словно его только что вытащили из постели. Бегущая строка в нижней части экрана гласила: СВЯТОЙ УЭЙН? С***Ь ГОСПОДНЯ! НИЗВЕРЖЕННОМУ ЛИДЕРУ СЕКТЫ, ОБВИНЕННОМУ В СОВЕРШЕНИИ ЦЕЛОГО СПИСКА СЕКСУАЛЬНЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ, ГРОЗИТ ТЮРЕМНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ СРОКОМ ДО 75 ЛЕТ.

Телевизор они смотрели вчетвером – Том, Кристина и еще два парня, с которыми Том жил, Макс и Льюис. Том почти не знал своих соседей – их недавно перевели из Чикаго, чтобы они помогали ему в сан-францисском отделении центра «Исцеляющие объятия», – но кое-какое мнение он все же успел о них составить, и, судя по всему, реагировали они на репортаж в полном соответствии со своими характерами: сентиментальный Льюис тихо всхлипывал, вспыльчивый Макс выкрикивал ругательства прямо в экран, утверждая, что мистера Гилкреста подставили. Зато Кристина хранила полнейшую невозмутимость, словно события разворачивались по заранее составленному плану. Одно ее беспокоило: что ее муж был в пижаме.

– Говорила же ему, чтоб не надевал ее, – сказала она. – Он в ней похож на Хью Хефнера[21].

Когда на экране появилось крестьянское лицо Анны Форд, Кристина чуть оживилась. Анна была духовной невестой номер шесть и единственной неазиаткой в гареме. Она исчезла с ранчо в конце августа, а через пару недель выступила в передаче «60 минут»[22], поведав всему свету о гареме несовершеннолетних девушек, исполнявших малейшие прихоти святого Уэйна. Она утверждала, что на момент «вступления в брак» ей было четырнадцать. На автовокзале Миннеаполиса она, отчаявшаяся беглянка, познакомилась с двумя приятными парнями, которые предложили ей пищу и кров, а потом привезли на ранчо Гилкреста в южной части Орегона. Вероятно, она произвела хорошее впечатление на немолодого Пророка; через три дня после ее приезда он надел ей на палец кольцо и уложил в свою постель.

– Никакой он не мессия, – заявила Анна, и эта ее фраза стала определяющим тезисом скандала. – Просто грязный старикашка.

– А ты Иуда, – бросила в телевизор Кристина. – Иуда толстожопая.

* * *

Все рухнуло. Все, ради чего он трудился, на что надеялся последние два с половиной года, – но Том почему-то не был убит горем, как того можно было ожидать. Под болью крылось чувство облегчения, осознание того, что нечто плохое, чего он опасался, наконец-то свершилось и больше не придется жить в страхе ожидания. Конечно, появилась масса других проблем, но позже у него будет время, чтобы их решить.

Свою кровать он уступил Кристине, а сам стал укладываться в гостиной после того, как все пошли спать. Перед тем как погасить свет, достал фотографию своего особенного человека – Вербецки с бенгальскими огнями – и несколько секунд задумчиво смотрел на нее. Впервые на его памяти он не прошептал имя своего давнего друга, не попросил, как он это делал еженощно, о том, чтобы пропавшие вернулись. Какой смысл? У него было такое чувство, что он пробудился ото сна, в который был очень долго погружен, и не может вспомнить, что ему снилось.

«Они исчезли, – думал он. – Я должен их отпустить».

* * *

Три года назад, только поступив в университет, Том был как все студенты – обычный американский подросток, с оценками выше средних. Он хотел изучать бизнес, вступить в «крутое» студенческое братство, упиваться пивом и перепихнуться со столькими горячими цыпочками, со сколькими удастся. Первые пару дней он дико скучал по дому, тосковал по знакомым улицам и зданиям Мейплтона, по родителям и сестре, по всем своим старым приятелям, разъехавшимся по университетам разных штатов, но он знал, что грусть его временна и в какой-то степени полезна. Он не переносил, когда некоторые первокурсники говорили о своих родных городах, а порой даже о своих семьях с легкомысленным пренебрежением, будто первые восемнадцать лет своей жизни они провели в тюрьме и наконец-то вырвались на свободу.

В первую субботу учебного года он напился, раскрасил лицо – половину в оранжевый цвет, половину – в синий, – и вместе со всей бандой парней со своего этажа отправился на футбол. Все студенты, сконцентрировавшись в одном секторе крытого стадиона, орали и скандировали, как единый организм. Том испытывал несказанный восторг, сливаясь с толпой, растворяясь в чем-то столь огромном и мощном. В тот вечер «оранжевые» победили, и на студенческой пивной вечеринке он познакомился с девушкой с такой же раскраской на лице, как у него, пошел к ней домой и обнаружил, что студенческая жизнь превосходит все его самые смелые ожидания. Он до сих пор живо помнил, как с восходом солнца возвращался от нее в свое общежитие – ботинки не зашнурованы, носки и трусы пропали без вести. По пути ему повстречался парень, такой же расхлябанный, едва держащийся на ногах – прямо его зеркальное отражение. Поравнявшись друг с другом, они хлопнули друг друга по ладоням в знак приветствия, и хлопок этот торжествующим эхом разнесся в тишине раннего утра.