Хата-читальня была размещена в доме попа. Это было приличное помещение. Зал вмещал 100–120 человек. В четырех подсобных комнатах мы разместили комнату для политзанятий и комсомольской ячейки, комнату, где размещалась библиотека, комнату для занятий драмкружка и агрокомнату. В хате-читальне был культинвентарь: пианино, гармошка, проекционный фонарь с набором диапозитивов. Библиотека состояла из нескольких сот книг. Выписывались газеты и журналы. И гордость «света» — десятилинейная керосиновая лампа, подвешенная к потолку. С комсомольцами проводились политзанятия, читка лекций, устраивались вечера «вопросов и ответов» на самые разнообразные, даже «вольные» темы, разучивались пьесы и песни. Во всей работе хаты-читальни оказывали самую существенную помощь молодые учителя-комсомольцы. Определенная тяга молодежи села и ее интерес проявлялись к мероприятиям, проводимым комсомолом, а также к работе хаты-читальни. Но рост комсомольских рядов шел довольно туго. Причиной этому было сильное отрицательное влияние молодежи из зажиточных семейств, боязнь бандитов и некоторое влияние церкви, которая была рядом с хатой-читальней. Мужиков тоже тянуло к работе хаты-читальни, и этому способствовала хорошо оборудованная комната агротехники. В ней были красочные плакаты, литература по агрономии, специальная литература по земледелию и животноводству — журналы и наглядные пособия. Часто организовывались лекции, беседы по агрономии. Их проводили агрономы из райземотдела.

Мужикам все это нравилось. Они начали более снисходительно относиться к комсомольской ячейке и к самим комсомольцам. А хата-читальня стала их «клубом». В нем обсуждались самые разнообразные, сложные, подчас тревожные текущие дела самой жизни и политики. Вокруг еще «пошаливали» мелкие разрозненные банды, но в село Петровское банды почти не проникали, ибо им было известно о вооруженном отряде комсомольцев. А главное — мужики под руководством председателя сельского совета организовали хорошую самооборону села.

Петровское было селом полустепным. Лесов вокруг близко не было. Единственным большим зеленым массивом был церковный парк. Он по склону спускался к самой речке Балаклейке. Да еще были деревья на сельском кладбище. На усадьбах у мужиков было, конечно, много садов. Как-то поздно ночью с группой комсомольцев я возвращался из хаты-читальни к себе на квартиру. Вот тут, в этом церковном парке, нас из засады и обстреляли, да с такого близкого расстояния, что мне в глаза попал несгоревший порох, мне пришлось пролежать в больнице почти две недели. Остатки пороха до сих пор остались в глазах. Буденовка моя была пробита самодельной пулей, очевидно, стрельба по мне произведена была из обреза. Мы в ответ на внезапное нападение открыли беспорядочную стрельбу, но только всполошили дежурных самообороны.

На первых порах я квартировал у одного комсомольца-активиста. Было голодно и холодно, хотя и совсем дешево. Потом мне подыскали квартиру у одного заможного мужика. За квартиру и питание надо было платить 10 рублей в месяц. Это было дорого, но зато все было хорошо. Дом был трехкомнатный, с деревянным полом. Я занимал отдельную комнату, чистота и порядок, питание хорошее, отношение просто домашнее. Одно только мне не нравилось — молодая симпатичная хозяйка. Ей было лет двадцать пять — двадцать шесть, муж старше ее был лет на двадцать — двадцать пять. Так вот эта «хозяюшка» начала за мной усиленно присматривать и подкармливать меня — молочком, сливочками, сальцем, всего было в достатке. Но лишнее ее ухаживание за мной возбудило тайную ревность ее добродушного, работящего, хозяйственного мужа. Мне надо было быть настороже, но все обошлось хорошо.

Проработал я на этой работе немногим больше года. Комсомольская организация выросла до 35 человек. Работа хаты-читальни числилась на хорошем счету, одной из лучших в районе. Но меня все время не покидала мысль продолжить учиться. Я выписывал журнал «Рабфак на дому»[15], но этого мало было. Я стремился поступить в учебное заведение, но как и куда, не знал.

Весной 1927 года меня вызвали в райком комсомола и на бюро райкома рекомендовали на учебу в Изюмскую окружную одногодичную совпартшколу[16]. Моей радости не было конца — сбывается моя мечта об учебе. Но для поступления в школу надо было еще выдержать пять экзаменов: политграмота, математика, физика, химия, диктант. Я начал усиленно готовиться к предстоящим экзаменам. Мне помогали учителя-комсомольцы села Петровского. Занимались много и старательно. Под конец занятий мне устроили экзамен по математике, физике, химии и диктанту. По политграмоте я считал себя вполне подготовленным. Казалось, мной и моими друзьями — комсомольцами-учителями все сделано, чтобы хорошо сдать экзамены, но волнения мне не давали покоя. Наконец пришло время, и я уехал с направлением райкома комсомола в окружной город Изюм сдавать экзамены. Экзамены были сданы на «хорошо», и меня зачислили слушателем-курсантом совпартшколы. Радость невероятная переполняла меня. Курсантов в партшколе было около трехсот человек. Немало было и молодежи, но даже среди них я был самый молодой. Были и, как нам казалось тогда, «пожилые», до 45 лет, члены партии с солидным стажем партийной и советской работы. Среди них самое видное место занимал Шпилевой. Он был участником Гражданской войны, до школы работал председателем районного исполкома. В школе он был избран секретарем парткома.

Итак, я курсант совпартшколы и приступил к занятиям. Преподаватели школы были хорошие, опытные. Это были старые, дореволюционные интеллигенты-коммунисты и молодые кадры. Преподавателем политэкономии была Крумголец — член партии с 1914 года, опытный педагог, хороший коммунист.

В школе мы изучали историю, политэкономию, экономгеографию, математику и геометрию, физику и химию, ботанику, литературу, русский и украинский языки. По всем этим предметам надо было периодически сдавать зачеты и экзамены. Учиться было нелегко, работали много и упорно, грызли гранит науки. Наилучшие успехи по учебе у меня были по истории, политэкономии, экономгеографии и ботанике. Крумголец неоднократно ставила в пример мои конспекты и ответы на семинарах по политэкономии. А молодая учительница ботаники из-за моих конспектов с цветными рисунками по ботанике и сдачи зачетов меня просто боготворила. Не один раз мои конспекты были на школьной выставке. В общем, занятия у меня шли хорошо. Все лекции обязательно конспектировались. Проверялась усвояемость на семинарах с тематическими вопросами и ответами. Много приходилось работать вечерами. Много времени отнимала и общественная работа. Меня избрали членом бюро комсомольского комитета школы и членом редколлегии стенной га зеты школы. Материальные условия были хорошие: жили мы недалеко от школы в общежитии по 4–5 человек в комнате, питались бесплатно в школьной столовой. Стипендию получали полностью вместо всего прежнего заработка и по 15 рублей на иждивенца. Таким образом, я получал в месяц 75 рублей. Это в то время были немалые деньги. Кроме того, нас всех за счет государства полностью экипировали — одели и обули, предоставили полный выбор одежды. Кто брал пальто, а кто и полушубок или кожаную тужурку. Я себе взял тужурку, хромовые сапоги, галифе, гимнастерку, ремень, шапку-ушанку из сивого смушка с кожаным верхом. На лето нам выдали ботинки, рубашки и пиджак. В то время мало кто был так одет, как мы, курсанты школы.