— Делаешь успехи. — Сказал мечник и отправил очередную ложку в рот.

— Большие?

— Ну, ты уже почти не выступаешь за границу. Даже ноги научился передвигать, вроде. Ещё лет пять и будешь сносным фехтовальщиком. — Сказал Орландо, глянул на посмирневшее лицо ученика и добавил. — По моим меркам.

Малец разом просветлел и начал налегать на похлёбку. Быть сносным бойцом, по меркам человека способного убить троих опытных воинов в промежуток между ударами сердца. Это дорого стоит.

* * *

Терц стоит во дворе глиняного дома и смотрит на звёзды. Отряд расположился внутри, слышно похрапывание и ёрзанье. Окна ближайших домов темны, местные стараются не контактировать с залётными франками. Должно быть, слухи о начавшейся войне дошли и сюда. К счастью, эти земли принадлежат другому народу или клану, недолюбливающих сельджуков.

Если подумать, то такое присутствовало даже в почившей империи. Не в такой степени, но всё же.

Следы потомка Алариха, а он оставил их предостаточно, целая дорога, мощённая мертвецами, привела сюда. К границе пустыни. Терц наполнил лёгкие прохладным воздухом до треска рёбер и лёгкой боли в ране от гвоздя. Стиснул кулаки представляя шею гадёныша и застыл.

Спину осыпало морозом, а затылок покалывает чувство чужого взгляда. Взгляда кого-то огромного и опасного, как тысяча голодных львов. Ощущение нарастает, разрастается и захватывает сознание. Терц задержал дыхание, мышцы спины окаменели, а в ложбинке вдоль позвоночника скользнула капля ледяного пота.

Темноту перед ним раздвигает мягкий золотой свет, уплотняющий тень гиганта. Мягкое прикосновение, тёплое и пронзившее фантомной болью.

— Здравствуй Терц, сын Максимуса, внук Секста.

Голос резанул под черепом острейшим кинжалом, а гвоздь завибрировал в унисон. Гигант рухнул на колени, сгорбившись и прижимая ладони к груди. Беззвучно распахивает рот, по подбородку сбегает струйка слюны. Глаза широко распахнуты, а зрачки сжались в точки не больше острия иглы и мелко дрожат.

— Не бойся. — Сказало существо за спиной. — Я пришёл не за гвоздём, и не за тобой. Ты безынтересен Нам.

— Тогда… зачем? — Прохрипел Терц, с натугой выдавливай каждый звук.

— Всё дело в том пареньке, за которым ты охотишься. Видишь ли, он нужен и даже живым.

— Мне… перестать? … я понял… не буду его ис…

— Нет. Ищи, но не мешай ему. Остальное сообщу, когда придёт время.

— Но… почему… зачем?

Первая волна ужаса сменилась второй, холодной, пробивающей нервы ледяными иглами. Однако вместе с ней накатило суицидальное любопытство. Существо рассмеялось, и Терц рухнул лицом в землю, корчась и выблёвывая ужин.

— Скажем так, у Него есть планы на…хм… Орландо. К тому же он должен ответить за срыв прошлых планов.

Терц выгнулся, как натягиваемый лук, ощутив пальцы, проходящие сквозь спину. Существо обхватило гвоздь и начало проворачивать. Металл нагревается, пахнет палёным мясом и костью.

— Это маленькая плата, ведь каждый вопрос имеет цену. Слушай и выполняй.

Свет исчез, а Терц остался лежать, жадно хватая воздух ртом. С натугой перевернулся на спину, рубаха на груди прожжена и к чёрному небу поднимается дымок.

— Проклятье… — Прохрипел гвозденосец. — Теперь я хочу убить его ещё сильнее…

Луиджина проснулась от острой боли в колене и ребре. Долго лежала прислушиваясь к осеннему дождю за окном и гадая, как долго продлится непогода. Открыв глаза, воззрилась на каменный потолок, повернув голову, оглядела стул с разложенной одеждой и прислонённой тростью. Навершие, отполированное ладонью за несколько лет, отражает искажённый образ молодой женщины. Черноволосой, с тонкими чертами лица и запавшими глазами, подчёркнутыми тёмными кругами.

Крупные капли стучат по мутному стеклу, ветер скрипит ветвями старой ивы. Гудит в печной трубе и приглушает детский гомон на первом этаже. Воспитанников собирают на завтрак, сегодня вторник, а значит будут булочки с маслом и настой из шиповника. В животе требовательно квакнуло и девушка нехотя сдвинула тяжёлое одеяло. Ойкнула, ощутив промозглый воздух, лизнувший руки и грудь. Села и торопливо сунула ноги в тапочки, холодные как лёд.

Растерев плечи, принялась облачаться в форму директрисы приюта. Пост заняла в прошлом году, по настоятельному требованию бывшей начальницы. Должно быть та увидела её искреннюю любовь к детям желание помочь… Луиджина горько ухмыльнулась, конечно же, нет, сыграла старая слава и связи из прошлой жизни. Карга хотела выслужиться и получить место гувернантки в одном из влиятельных домов. Что ей и удалось, девушка замолвила словечко перед знакомыми.

Всё-таки чин директрисы помог лучше заботиться о детях и улучшить их жизнь.

Луиджина натянула вторую юбку, с горечью ностальгируя о временах когда могла носить штаны. Как же всё было просто в те годы! Сейчас одевание напоминает подготовку рыцаря к турнирному бою. Впору звать служку на помощь.

Наконец, приведя волосы в порядок и затянув в тугой пучок на затылке. Спустилась в столовую по угловатой лестнице из потемневшего дуба. Дети разом умолкли, пожирая взглядами на всём пути к личному столу. Воспитательницы почтительно поклонились, одна порвалась подхватить за руку, но Луиджина остановила ледяным взглядом. В тишине стук трости слышен с мучительной отчётливостью.

Позавтракав, дети разошлись по классам, где преподают приглашённые учителя и ремесленники. Последние отбирают самых умышленных в подмастерья. Да и остальным в будущем, с умением читать и писать, найдётся место в жизни. Луиджина начала обход приюта, часто останавливаясь у дверей в классы и прислушиваясь к происходящему.

Дождь продолжается и даже усиливается, вдалеке ворчит гром, будто намекая на продолжительность непогоды. Проклятое колено немеет и стонет от боли в такт каплям, разбивающимся о крышу.

Закончив, директриса поднялась в кабинет и взялась за бумаги. Огромной стопкой вздымающиеся на столе. Нужно столько согласовать и распределить… Конечно, ей удалось уговорить городские власти о бюджете. Ведь беспризорникам лучше быть под постоянным наблюдением здесь, чем шляться по городу и сбиваться в банды. Однако, теперь приходится отчитываться за каждый медяк!

Скрипя пером и не заметила, как пришло время обеда. На полпути до столовой её нагнала бледная девушка, затараторила, тыча пальцем в коридор.

— Что случилось, девочка? — Устало спросила Луиджина, опираясь о трость и тайком переводя дыхание.

— Там… энто… очень важные гости! Требуют вас! Они у входа!

— Прямо важные?

— Важнее некуда!

— Эх… сейчас буду, ты проследи, чтобы дети вели себя хорошо.

Оставив бедняжку, Луиджина прошла по коридору, стараясь переносить весь вес на трость, как на костыль. Толкнула дверь и сощурилась от ударившей в глаза водяной пыли, злорадно брошенной порывистым ветром. Прикрылась рукой и застыла, глядя на экипаж запряжённый вороным конём. На дверце прибит герб папы римского Урбана Второго: щит, разделённый на четыре квадрата, два серебряного оттенка и с решетчатым узором по центру, за щитом нарисованы скрещенные ключи, а над ними папская тиара.