Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глаза его разгорелись, и он продолжил:
– В Севилье я случайно встретил одну смуглянку, настоящего ангелочка! И мое сердце запуталось в силках ее красоты. Что я мог с собой поделать?.. Правильно говорят:
Лишь око на милую взглянет,
А сердце влетит в ее сеть, -
Ни сердце любить не устанет,
Ни око смотреть и смотреть.20
Ренье воскликнул:
– Красиво сказано!
– Да, там умеют очень точно выразить чувства!.. Я упросил твоего отца позволить мне остаться там на месяц-другой. Именно в тот раз я освоил арабский язык, а потом обучил ему и тебя. Я стал «кавалером ночи»: с заходом солнца приходил под балкон прелестницы и читал ей стихи и даже отваживался петь! Она улыбалась мне, ее движения были мягкими и вкрадчивыми, как у игривого рысенка. В ее влажных глазах, окруженных густыми ресницами, светилось едва скрытое любопытство… И однажды мои усилия были вознаграждены: когда крупные звезды усеяли небосклон, к моим ногам упала шелковая лестница. В Андалусии в таких случаях говорят: «Финик созрел, и сторож не мешает сорвать его!» Хмель близкой победы ударил мне в голову. Ни на одну крепостную стену я не взбирался с таким азартом, как на тот балкон! И там меня ждал вожделенный приз! Она обняла меня тонкими руками, и ее гибкое тело задрожало, как туго натянутая струна…
Робер перевел дух и с лукавой улыбкой посмотрел на Ренье:
– В прекрасном климате Андалусии девушки быстро созревают, и в их сердцах рождается желание познать тайну жизни. Я исполнял все прихоти моей повелительницы, и она была довольна. Но я так и не смог наполнить бездну своего желания…
Юноша не мог скрыть любопытства:
– И чем закончилась эта история?
– Пока я постигал науку любви, твой отец съездил в Кадикс и Танжер. Вернувшись в Севилью, он увез меня домой. А там за спасение моей души взялись иссушенные молитвами святоши. Они попытались втиснуть в мою голову свою правду и вызвать отвращение к тому, что они называли «сосудом дьявола». Но как же можно считать нашу прекрасную жизнь всего-навсего преддверием к некоей жизни вечной? Где находятся те счастливчики, которые живут в этой вечности, и кто их видел?.. А что эти «отцы» знали об истинной страсти?! Ровным счетом ничего!.. – он развел руки в стороны и вздохнул. – Лишь всемогущее время расставило все по своим местам, о чем мудро сказал еще один поэт: «Когда тебя покидает любовь, остается лишь скорбно смотреть ей вслед…»
Он помолчал и с некоторой долей надежды в голосе закончил:
– Когда лето моей жизни перейдет в осень, уеду доживать свой век в Севилью! Разве не найдется там вдовушка, которая разделит со мной кров, приласкает меня и подаст кружку доброго вина?
Ренье от всей души поддержал своего верного наставника:
– Обязательно найдется!.. И не одна!
Задумчивый взгляд Робера остановился на Исмили, ехавшей впереди, и он спросил:
– Где ее родители, и чем мы можем ей помочь?
– У нее не осталось близких… Скоро я поеду домой и, если она не будет возражать, отвезу ее к маме. Сколько себя помню, она всегда мечтала о дочери, но как-то не сложилось…
Робер одобрительно кивнул:
– Ты прав, мой мальчик! У тебя доброе сердце…
Они неспешно ехали рядом, вспоминали далекую родину и радовались животворному свету наступающего дня.
Вечером для Исмили поставили небольшой шатер на краю поляны, окруженной редкими кустарниками и пальмами. Ренье лег на кошму перед входом в него. Ему не спалось, и он любовался стройными силуэтами пышных пальм на фоне звездного неба. Вдруг до его слуха донесся звук, который нельзя было спутать ни с каким другим: кто-то натягивал тетиву лука! Он, не размышляя, а скорее поддаваясь рефлексу воина, откатился к ближайшей пальме. Тут же в воздухе пропели две стрелы и их острые наконечники впились в кошму, где он только что лежал. Черные оперения стрел слегка дрожали, а их наклон указывал направление, откуда они прилетели – противоположный край поляны. Кусты там шевельнулись. Перебегая от пальмы к пальме, он бросился к месту засады злоумышленников. Достигнув цели, он остановился и прислушался. Вокруг было тихо… И тут со стороны шатра Исмили послышался приглушенный шум борьбы, лошадиное ржание и удаляющийся стук копыт. Забыв об осторожности, он ринулся на помощь девушке. Обежав шатер, он увидел рассеченный сверху донизу полог, затоптанную траву и сломанные ветки кустарника. Он раздвинул края шелковой ткани, и его сердце упало: девушка исчезла!
Утренняя страна
Франки в горячечном порыве высадились на азиатский берег Босфора и бросились по следам германцев. Через несколько переходов войско расположилось на полуденный отдых у города Никея, на берегу большого озера. Не успели воины выгулять и напоить коней, как солнце стало меркнуть и землю покрыл мрак. Ветер стих, птицы прекратили свою извечную перекличку, и мертвая тишина воцарилась во всем мире. Воины в ужасе замерли на своих местах, не понимая, что происходит. Людовик немедленно разослал вестников с приказом объявить испуганным людям: они наблюдают обычное в этих краях солнечное затмение и никакой опасности оно не несет. Действительно, по прошествии небольшого времени мгла рассеялась и день снова засиял обычными красками. Все быстро успокоились, но на сердце короля легло тяжелое предчувствие беды.
И грозное небесное знамение оказалось пророческим. На другой день пришла страшная весть: Конрад не только не одержал никаких побед, но потерпел жесточайшее поражение! Вскоре к Никее прибыли остатки германского войска. Людовик едва узнал императора: его лицо осунулось, руки дрожали, одежда была порвана и забрызгана кровью. Он пригласил Конрада в свой шатер, где тот рассказал о произошедшей катастрофе:
– Оказавшись на восточном берегу Босфора, мы направились в сторону Икония через Каппадокию.