— Прежде чем критиковать других, на себя посмотрите, — парировала Багила. — Ваш, вон, спортом занимается с утра до ночи, тигров за усы дергает, на медведя с рогатиной ходит. А потом собирает журналистов и несколько часов подряд рассказывает, какой он хороший.

Белов почувствовал себя так, словно его ударили ниже пояса.

— Вы преувеличиваете, — только и смог пробормотать он. — Передергиваете факты.

— А вы тем более, — отрезала Багила.

Не стоило втягивать ее в этот глупый диспут. Все-таки она служила в охране президента, а салон лимузина вполне мог прослушиваться. Если так, то, дав волю языку, Олег Белов восстановил против себя Султанбаева или его приближенных. Нет, не зря говорят, что язык мой — враг мой, а молчание — золото. Торопясь сменить тему, он сказал, глядя по сторонам:

— А ведь вы были правы, Багила.

— В чем? — подозрительно спросила она.

— В том, что я влюблюсь.

— Что-о? В кого?

Багила смотрела на него так, словно он был псом, не только обнаружившим дар речи, но и по-свойски заговорившим с хозяйкой.

— В Астану, — ответил Белов. — Как вы и обещали. Действительно замечательный город.

Казашка просияла.

— Вот видите! — торжествующе воскликнула она. — Я бывала в Москве, в Лондоне, в Париже… Но Астана мне милее всех столиц на свете. Жаль, что мы не сможем проехать по улице Орынбор. Она такая широкая, такая светлая.

— Почему же по ней нельзя проехать? — удивился Белов, обративший внимание, что «Мерседес» давно свернул с главной магистрали и теперь движется по каким-то закоулкам промзоны со складами и цехами.

— Это вопрос совести нашего президента, — сказала Багила.

— При чем тут совесть, не понял?

— Выступая недавно по телевидению, Султанбаев подверг резкой критике чиновников, разъезжающих на дорогих иномарках. У нас производятся свои автомобили, а им «Мерседесы» подавай, сказал он. Мол, это полное бескультурье, необразованность и низкопоклонство перед Западом.

— Народу, конечно, понравилось, — догадался Белов.

— Очень, — подтвердила Багила. — Но оппозиционеры, эти подстрекатели, предложили президенту подать пример остальным и самому пересесть на «Ниву» или «Ладу», которые собираются в стране.

— И что президент?

— Он пообещал, что на центральных улицах Астаны больше не будет никаких «Мерседесов», и держит слово.

— Но от «мерса» все же не отказался, а?

— А он этого и не обещал, — сказала Багила с такой убежденностью в правоте Султанбаева, что рот Белова сам собой разъехался до ушей.

Примерно полминуты он от души смеялся, а потом просто сидел в своем углу, вытянув ноги и наслаждаясь комфортом.

Легкая пикировка с чернобровой казашкой, сознание важности своей миссии и азартное предвкушение новых приключений — все это соединилось в нем в общее радостное ощущение жизни. Чувство это было так сильно, что хотелось двигаться, действовать, дышать полной грудью.

Никогда еще Белов не любил жизнь и себя в этой жизни так сильно. Приятно было даже испытывать легкий голод и давление в ушах, сохранившееся после перелета. Дышалось и то как-то по-особенному. Обычный солнечный день и безликий пейзаж за стеклами казались ему преисполненными очарования. Было приятно чувствовать запах своего одеколона, духов Багилы и ароматов дорогого лимузина. Все, что он видел в затемненное окно «Мерседеса», все в этом искусственном сумеречном освещении было таинственно и маняще: и рифленые выпуклости складских модулей, и резкие очертания производственных зданий, и фигуры изредка встречающихся прохожих, и косые утренние тени, отбрасываемые на рыжий асфальт.

Все виделось, как в первый раз… как в последний раз…

Поймав себя на этой мысли, Белов похолодел. Неожиданно он понял, что состояние, испытываемое им, называется предчувствием смертельной опасности. До того близкой, что от ее леденящего дыхания волосы на макушке и затылке становились дыбом.

Визжа тормозами, из-за ограды, покрытой разноцветными граффити, вылетел большой продуктовый фургон с надписью «Азык-Тулик».

«Тупик» — прочитали глаза Олега Белова. Столь стремительная смена окружающей действительности подействовала на него, как легкий наркотик.

Скользя по корявому асфальту, фургон развернулся поперек дороги и остановился. Внутри что-то грохнуло. С заднего колеса, наскочившего на бордюр, соскочил диск и покатился прочь, неприятно дребезжа.

Хафиз ударил по тормозам, «Мерседес» пошел юзом с таким звуком, будто под его шинами подыхали, визжа, десятки крыс.

Из кабины фургона выпрыгнул мужчина в серых шортах и синей футболке с цифрой «10» на спине. Потеряв на ходу сандалию, он проворно бросился бежать. Протрещала экономная, патронов на шесть, автоматная очередь. Потеряв вторую сандалию, мужчина упал, возможно, так и не успев понять, что его убрали свои же — убрали, как лишнего свидетеля.

Все это время Багила кричала, оттягивая пальцами кожу щек. В этот момент она уже не казалась ни красивой, ни гордой. Видел бы ее Султанбаев, он ни за что не принял бы ее в свою личную гвардию.

— Заткнись, — велел Белов, хватая ее за затылок, чтобы уложить на пол.

Отчаянно сопротивляясь, она продолжала вопить.

К счастью, Хафиз за прозрачной перегородкой ее не слышал, поэтому вопли за спиной никак не отразились на его реакции. Вращая баранку, он дал задний ход, чтобы развернуться на сто восемьдесят градусов.

Багила не унималась. Слушать ее было невыносимо.

— Да заткнешься ты?

Убрав ту руку, которой Багила держалась за лицо, Белов отвесил ей пощечину. Крик оборвался, но тут же раздался другой звук, глухой и басовитый: бо-ом! Многотонный «Мерседес» встряхнуло.

Что-то пробило пуленепробиваемое окно, и голова Хафиза попросту исчезла, оставив после себя бесформенное розовое облако. Потом бронированная перегородка утратила прозрачность и приобрела такой вид, будто в нее плеснули красной краской. Багила машинально отшатнулась и снова крикнула, но на этот раз коротко и отрывисто, поэтому приводить ее в чувство больше не пришлось.

— Стреляли сверху, слева, — сказал Белов. — Значит, выходим через левую дверь.

— Что? — спросила Багила, глаза которой были бессмысленными, как у трехмесячного младенца.

Не тратя время на объяснения, Белов открыл свою дверцу и выкатился на асфальт, увлекая казашку за собой. Мгновением позже прозвучало повторное бом , гораздо более громкое, в крыше «Мерседеса» возникла дыра, а сиденье, только что покинутое Багилой, ярко вспыхнуло и загорелось.

Били бронебойно-зажигательными пулями. Калибра 14,5 миллиметра, как определил Белов. Это означало, что в одном из окон заброшенного цеха установлено противотанковое ружье, интервал стрельбы которого четыре-пять секунд.