выход. Я знаю, как это болото затягивает. Я не хочу. Не хочу в болото…

– Эмилия! Ты меня слышишь?

– Да. А мне обязательно уходить?

Господи, Миля! Что за детский сад? Ты еще заплачь!

– В каком смысле?

– Мне некуда идти. – Все-таки слез не сдержать, я не железная. Лижу губы и плачу, пряча нос у себя на плече. – Юлий Валентинович, а у вас не найдется для меня работы? Санитаркой, а? Я слышала, как вы жаловались, что их не хватает. Мне нужно учиться, но я могу брать ночные смены.

Идеальный план! Тогда я смогу жить в больнице. Здесь есть душ и комната отдыха. На первое время хватит. А там я непременно что-нибудь придумаю. Не помня себя, вцепляюсь отросшими ногтями в руку зава.

– Эмилия, – теряется тот, – ты что? Какие ночные смены? Тебе отдыхать нужно. Выздоравливать. А здесь впахивать надо будет. Генеральные уборки постоянно. Тяжелые больные. Их переворачивать, мыть иногда приходится. Как ты собираешься это делать?

Если бы я вернулась на работу в ресторан, тоже бы упахивалась. Но там бы мне в жизни не позволили ночевать.

– Я смогу. У меня просто нет другого выхода. Пожалуйста, Юлий Борисович.

– Ты все мои труды хочешь пусть коту под хвост?! Так и скажи!

– Нет, что вы. Я очень благодарна. Я осторожненько. Правда. Вы никогда не пожалеете. Я буду вашей лучшей санитаркой. Честное слово. Просто период у меня такой. Сложный. Не знаю, как жить.

– А Воинов что?

– Он сделал для меня очень много. Дальше я сама.

– Самостоятельная, значит? Что ж. Поблажек не будет. Увижу, что здоровье подводит – вытурю. Так и знай.

– Спасибо-спасибо-спасибо!

Конечно, зря я, но сдержать эмоции не получается. Они требуют выхода. И я кидаюсь Орлову на грудь.

– Трудовая при тебе?

Отчаянно качаю головой. А та, зараза, кружится. Ничего-ничего, пройдет – убеждаю себя. Я справлюсь. Я все-все вывезу.

ГЛАВА 7

ГЛАВА 7

– Папа! Ну, наконец-то! Есть разговор.

Отвечать не спешу. Смотрю в окно, сунув руки в карманы. С наслаждением подставляю лицо совсем уж по-осеннему холодному ветру, проникающему в распахнутую настежь дверь. Будет дождь. С севера, затягивая прозрачную голубизну, стремительно надвигается темно-фиолетовая полоса. Серо, будто так до конца и не рассвело.

– Опять разговор? Тачку я тебе вроде отдал.

Угу. Еще неделю назад. Надоело Милкино нытье слушать. Особенно в дуэте с Тамарой. Пожизненное наказание сменилось испытательным сроком. Не прошло и двух месяцев. Милана клятвенно обещала быть внимательнее. Плюс я ее отправил на курсы экстремального вождения. А еще предупредил, что в следующий раз не стану ее вытаскивать. Милка покивала, но, естественно, мне не поверила. Да я и сам не очень-то себе верил. Куда ее, дуру, денешь? Своя же.

– Я по другому поводу.

– Это по какому?

– У Юры моего день рождения.

– Поздравляю. И что?

– Не сейчас, – машет Милка рукой. – Через две недели. Он устраивает вечеринку в Дубае, заказывает борт для друзей, апартаменты. В общем, я хочу полететь.

– Исключено. Одна ты никуда не поедешь.

– Я не одна, пап, – закатывает глаза, – в этом весь смысл.

– Когда планируется мероприятие?

– Двадцать седьмого.

– Это же рабочая неделя. Тебе в универ не нужно?

– Универ никуда не денется. Мне в него всегда нужно. Устала – жуть. Отдохнем под солнышком, и снова в бой. Там море, бархатный сезон, папусь. А здесь – сам видишь, – поджимает губы.

– Кто из взрослых будет?

– Ну каких взрослых? Мы сами взрослые. Юре вообще двадцать.

Ага. Как же. Представляю, что это будет за шабаш. Золотая молодежь, алкоголь рекой, наркоту ж наверняка какие-нибудь придурки притащат. А там законы – жесть. И своя юрисдикция – даже я буду бессилен.

– Нет, Мил даже не мечтай, – осекаюсь, отвлекаясь на запиликавший телефон.

– Но…

– Минуту!

Непонимающе гляжу на имя абонента. Кто это? Какой Юлий Борисыч? Имя скользит по экрану бегущей строкой и заканчивается пояснением «зав травмы». Брови невольно взлетают вверх. Свой номер я оставлял Юлию Борисовичу, чтобы он держал меня в курсе состояния рыжей. С тех пор как она выписалась, прошло почти полтора месяца, так с чего вдруг этот звонок?

– Воинов.

– Доброе утро, Роберт Константинович. Извините за беспокойство, но я совершенно не знаю, к кому еще мне обратиться.

– Я вас слушаю.

Оставив Милку одну, шагаю прочь из кухни.

– Ситуация, мягко говоря, нетипичная. И, конечно, к вам уже не относится. Но я не представляю, что мне делать.

– Вы это уже говорили. Можно теперь конкретики? – обрываю Орлова.

– Я касательно Эмилии. Девочки, здоровьем которой вы опекались.

Ах вот как, значит, это называется? Дергаю губы в невеселой улыбке. Ну ладно.

– И что с ней? Какие-то осложнения? Я не очень в теме. Она, кажется, проходила реабилитацию? Что-то пошло не так?

– В том-то и дело, что не проходила. Когда ей? Учится. Пашет как лошадь. В этом, конечно, и моя немалая доля вины, но что мне было делать? Не вышвыривать же девчонку на улицу, – как будто сам с собой спорит Юлия Борисович и замечает, смутившись: – Простите, я, наверное, очень сбивчиво объясняюсь.

– Очень, – не берусь сглаживать я. – Что конкретно случилось, и чем я могу помочь?

– Эмилия упала во время смены. У нее случилось небольшое кровоизлияние в мозг. Не знаю, в курсе ли вы, но после выписки ей некуда было идти. В смысле, ей жить было негде. Вот она и попросилась ко мне в отделение санитаркой. Днем учится, ночью работает. Живет, если можно так сказать, при больнице.

Застываю с комично открытым ртом. Стою. Обтекаю. Это что за поебень я сейчас услышал?

– Та-а-ак. А дальше что? – дергаюсь в поисках сигарет.

– Ну, а что дальше? Ей нужно было себя беречь! А возможности такой не было. Держать девочку у себя я не могу, а куда ее на этот раз выписывать, ума не приложу. Выгонять на улицу?

Подкуриваю. Дым душит, попав