– Да с этого гадёныша сорвала! В морду взад кинуть! – Виталина потянулась, но Фёдоровна быстро спрятала руку за спину.

– Мне отдашь?

– Глаза б не видели! Только – не моя же она! – Виталина удивилась. – И золотишко на цепочке, похоже, дешёвое.

– Кому дешёвое, а кому и сгодится. Я падкая на побрякушки, – призналась Фёдоровна. – Да и до пенсии рядом. Тебя-то мужики всегда обдарят. А мне нужно будет на что-то доживать.

Цепко ухватив добычу, она вернулась на катер.

Следом перебрались и Бероев с Виталиной.

– Ты сам виноват! – бросила в сердцах Виталина. – Согласился бы искупаться по-хорошему, ничего б не случилось.

Ответа не дождалась. Бероев принялся заново укладываться.

– Ладно. Спасибо тебе, конечно, – буркнула она. – Второй раз спасаешь… Ну полно дуться! Сама уж не пойму, куда несёт, зачем.

Потянувшись, она поцеловала Бероева в губы, оставив на них свежий, арбузный аромат. Облизнулась аппетитно и – спустилась в кубрик, где алчная старуха всё не отводила глаз от дешёвенького амулета.

Ночная духота, сродни дневному пеклу, сморила-таки Бероева. Под утро, облившись водой из ведра, притулился к брезентовому рулону и кое-как задремал. Очнулся, заботливо прикрытый порванным сарафаном и с тоненьким носовым платком на лице.

Солнце стояло в зените. Катерок бойко молотил воду.

Из-за брезента доносились голоса. Разговаривали двое.

– Слышь, чего говорю! – услышал Бероев хриплый от нетерпения голос Вишняка. – Пойдём в закуток. Ну чё ломаешься?

Послышались звуки борьбы.

– Отвянь, холера! Нешто опять чем перетянуть? – ругнулась Фёдоровна. Бероев приподнялся было, но вмешаться не успел.

– Да погодь ты, шалава! – горячо зашептал Толян. – Не могу больше! Терпежу нет! Хошь, чтоб лопнул? Какой день колом! Я ж не за так. Я тя отдарю. Цацки-то, подметил, любишь. Наверняка за ними на Север сорвалась. И верно – для чего ещё, как не за деньгой? А тут разом срастётся. У меня на самом деле такое заначено! Любая месяц давать будет – только покажи! – он пригнулся, горячо зашептал в ухо.

– У тебя-то ещё откуда? – усомнилась Фёдоровна. – По виду сам голодранец.

– Так пассажир один отдарил… Только никому чтоб!

– И где он, твой пассажир?

– Смылся! – со злой ухмылкой хохотнул Толян. – Цепка ещё была.

– С кулоном? – живо уточнила Фёдоровна.

– Вроде. Но она так, дешёвка. Кучуму отдал. А вот это… – снова зашептал, глотая от нетерпения звуки. – Больших денег стоит. И никто не знает! Я тебе им отдарюсь. А ты меня, пока едем, обслужишь! Ну как? Сговорились? Только чтоб никому!

– Врёшь ты всё, поди! – бросила пренебрежительно Фёдоровна. Сбавила голос. – Ладно, покажешь. Но учти – понимание имею. Так что не вздумай медяшку какую-нибудь подсовывать. Да отвянь ты пока! И так все видят, как липнешь.

Бероев громко зевнул, делая вид, что только проснулся.

Рядом возникли крупные женские ноги с синюшными жилками на толстых икрах. Старое цветастое платье билось подолом по жёлтым ботикам.

Олег сел на палубе, принялся оглядываться, выискивая Виталину.

– Ссадили твою на зимовье, – сообщила Фёдоровна. – Она тебе и сарафанчик ссудила. Иначе обгорел бы. Ишь, палево какое!..Всё не хотела уходить. Да раз к мужу, что уж теперь? Теперь не вернёшь. Вона и Столб уж прошли!

Позади оставался могучий остров – знаменитый Столб. Огромный, за сто метров высотой, вдвое больше в ширину, – увесистый булыжник посреди реки.

Будто истинный пограничный столб, встал он границей меж самой Леной и её дельтой. Вот только у Столба этого не было низа. Огромная скала парила в воздухе.

Бероев аж головой затряс. Принялся протирать глаза.

– Мираж называется! – произнес рядом голос Кучума. – Воздух – холодный с тёплым – как-то перемешивается. Здесь все пугаются. А бывают и столкновения. Растворится корабль, так что одна труба плывёт.

Кучум – свежий, с голым мускулистым торсом – стоял рядом, неожиданно приветливый. Приподнял порванный сарафан.

– Что? Ни себе, ни людям? – поддел он Бероева. Впрочем, без прежней злобы. То, что деваха не досталась никому, смягчило его досаду.

Скреплённый с баржей катер как раз вышел из единого устья Лены в широченную, на тридцать тысяч квадратных километров, дельту и втягивался в западную протоку. От конечной цели – Оленёкского залива – их отделяло сто пятьдесят километров.

Река впереди покрылась песчаными островками, будто кожа волдырями. За штурвалом стоял Вишняк.

– На мель-то не посадишь?! – крикнул ему Кучум. Подмигнул вышедшему из гальюна Гене. Оба обидно загоготали. Не терпевший насмешки Вишняк пасмурнел.

– Буде глотки драть, – огрызнулся он. – Было-то разок. А Оленёкскую протоку я как облупленную знаю. Так что не боись.

Бероеву тотчас припомнился бравый лоцман из «Волги-Волги», который тоже мог пересчитать все мели. Сажал и пересчитывал. Сделалось страшновато. Тем паче что никаких предупреждающих знаков на воде не было вовсе.

– Боишься, сядем? – спросил Бероев Кучума.

– Не боюсь. Наверняка сядем, – заверил его ехидный казах. Сцыкнул презрительно. – Чтоб этот лох да не посадил?

На первую мель сели уже через полчаса – никто из мореманов не принял во внимание, что осадка гружёной баржи почти на полметра глубже катера. С руганью, матом кое-как снялись. Самоуверенности у Толяна поубавилось. Дальше спарка поползла робким ходом. Когда островков поубавилось, у штурвала Толяна подменил Гена.

Река менялась на глазах. Песчаное побережье