врача. Тот понял необходимость внести поправку.

– Это такое расстройство, когда внешне вы ничего особого не заметите. Согласитесь, по таким критериям очень многих можно сюда отнести.

– Я в рамках своей специфики немного осведомлен насчет вашей профессиональной терминологии. Этот диагноз говорит о мании величия?

– Не совсем, хотя есть и такое. Это когда индивид убежден, что он… – доктор взял интригующую паузу, – Бог, – он улыбнулся, – или, более скромно, получил божественное вдохновение на мысли и действия.

Сказанное изменило выражение моего лица, я выразил смех без звука.

– А как вы это определили, по каким его действиям или словам? По каким критериям это выявляется?

– О-о, вам нужно пообщаться с нашими пациентами.

Я снова выразил вопрос приподнятыми бровями.

– Нет, не теми, которые тут лечатся, – отреагировал на такую эмоцию доктор, – поверьте, мы все в той или иной степени болеем чем-то по части психиатрии. Я веду и частную практику. У меня особый контингент приходящих, вернее, мною наблюдаемых в профилактических целях клиентов. Ведь мы все суеверны. Кто-то в черта верит, кто-то в домового или нечистую силу, ангелов… в Бога. Причем понимание этого сугубо индивидуально, трактуемо по-своему каждым. Верим в свое воображение… воображаемое нами. Причем хотим в этом убедить окружающих и того, кто не такой, как мы. То есть здоровых, по меркам психиатрии, хотим инфицировать нашими суевериями, считая их порочными, то есть больными. Но, увы, мне приходится многое не озвучивать. Вы же понимаете.

– О да. Не раз сталкивался как с безбожием, так и с божием головного мозга.

– Ну и обороты у вас.

– Видите, и мы тоже в этом легионе.

– Да-да, но не лезем на баррикады и линию фронта. Так, тихо курим за чашкой кофе.

Я вздохнул.

– Расскажите, что его беспокоило.

– Раз вспомнили, может, этот самый кофе?

– Заранее спасибо.

Сизое небо за окном и приглушенный, матовый свет в помещении не способствовали беседе. Кофе же, особенно аромат, который я особенно ценил в этом напитке, да и сам ритуал его употребления (предпочитаю без сахара, поэтому всегда совмещаю напиток с чем-нибудь сладким), словно магический эликсир, преображал как пейзаж за окном, так и фон в кабинете.

– Комплекс бога – не клинический диагноз.

Голос профессора отвлек от мыслей. «Слава богу», – подумал я, ибо они были навеяны тусклым видом за окном.

– Он не входит в DSM, – продолжил врач уже на подходе к столу с кофеваркой и двумя чашками на подносе с ручкой. – Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам, – пояснил он профессиональную аббревиатуру. – Не любитель отвлекать персонал из-за непрофессиональной просьбы, – сказал он, ставя поднос на стол.

– Комплекс бога? – поинтересовался я термином.

– Да, мы его так обзываем, – врач выразил усмешку. – Не является нарциссическим расстройством, с которым его часто путают.

– О-о, вы думаете, я спец в этом. Где-то что-то на слух легло – и все.

Доктор понимающе помолчал в ответ, разливая кофе по чашкам.

– Проявляется у людей, склонных считать свое мнение единственно верным, – стал объяснять симптомы специалист психиатрии. – Кроме того, не замечать своих ошибок или оправдывать их. Вот такой комплекс проблем поведения и переживаний. Как правило, подобные пациенты раздражаются на критику в свой адрес. Еще им присуща завышенная самооценка.

Я молчал. Мне все больше становилась интересна практика человека, к которому меня привело расследование. Он же, уловив молчаливый «сигнал», дополнил:

– Людями с теоманией трудно распознать или принять опыт другого человека.

Я уяснил профессиональную терминологию.

– Как правило, им мало кто интересен, слушать других они не любят, только если для их пользы: они часто поглощены собой. И, как обычно, весь этот комплекс приводит к газлайтингу.

Врач сделал секундную паузу, посмотрел пристально на меня, подал кофе и сказал:

– Это такая грань этого комплекса, при которой клиент отрицает чью-либо реальность. Не всех, конечно.

– Клиент? – скривив губы, сказал я.

– Да тут, с ними… такой профессиональный синдром. Как говорится, с кем поведешься…

– И что было с нашим клиентом? – чуть громче и бодрее спросил я, сигнализируя об интересе сугубо к клиенту по своему делу.

– Вы знаете, он меня сразу удивил. Особых проявлений у него не было, но… – доктор чуть притих, перед этим понизив голос.

– Что? – тоже понизив тон, спросил я почти настороженно.

– У него все крутилось вокруг одной задачи или проблемы. Так и не определил окончательно, чем это для него являлось. Он все время просил объяснить, как отреагирует его сознание, если он вдруг помолодеет.

– Оба-на. В смысле?

– Вот. Постоянно. Я пытаюсь ему намекнуть насчет его комплекса, а он вокруг только этой темы проявляет интерес.

– Платил?

– Я же сказал, провожу частную практику. Хотите меня привлечь за использование казенного помещения?

– Да упаси господи. Это не по нашей части.

Мы улыбнулись.

– Платил… все больше и больше.

– Так что ж он хотел? Вы наверняка ему сразу объяснили все.

– Все, да не все. Он просил обрисовать его новую жизнь. После моего вопроса «что вы хотите изменить?» он весьма меня удивил. Стал ерзать в кресле, озираться, осматривать кабинет, заметив мое любопытство, выраженное отчасти повторением его взгляда. Я стал невольно искать предмет его интереса, потому как он даже под стол заглянул, что было весьма беспардонно. Симптомы проявлялись. Поведение, характерное людям с манией преследования. Мне оставалось только протестировать его на манию величия, – врач опять сделал паузу, – тот не заставил себя ждать, заявил, мол, что может стать управляющим нашего института. На это я слегка улыбнулся, на что получил: «Да что там института, я могу стать…» Он не закончил, стал буравить взглядом бейдж на моем халате. Потом встал и ушел. Вот и все. На мой вопрос «что же вы хотели?» оглянулся, чуть задержался в дверях, поблагодарил и ушел. В общем, симптомы просто перли из него, уж простите за такой жаргон. Искать его я не стал.

– Да уж, не густо. А я тут в ожидании надежной ниточки в созданном им лабиринте…

– Так, может, расскажете об этом лабиринте?

– В процессе расследования консультантам и вообще участникам дела, даже невольным, становится известна какая-то часть информации по делу, несмотря на тайну следствия. Могу рассказать, – добавил я к сказанному задумчиво, что прозвучало несколько фатально. – Только вам придется дать расписку о неразглашении… и вы становитесь фигурантом этого дела.

– Вы меня удивили в очередной раз. Я уже давно фигурант дела, даже не зная о вашем расследовании. Не так ли?

Я