Однако он рано радовался. В воздухе разнёсся ломкий хрустальный звон, ремень, на котором висел Аксель, вдруг сам собой расстегнулся, и невезучий пассажир с придушенным криком заскользил по ковровой дорожке к тёмному зеву камина. Следом нёсся рюкзак, настигший своего владельца как раз тогда, когда тот влетал в камин. Ощутимый толчок под зад заставил бедного Акселя пролететь лишних полтора метра в темноту. Вдруг перед глазами у него заплясали голубые искры (хотя ни ушиба, ни боли он не почувствовал), и наступила совсем уже непроглядная тьма.

Потом в глаза Акселю просочился свет — не такой яркий, как над Цугшпитце, а, скорее, серо-голубоватый, немного сумеречный, свет неглубокого подземелья. Мальчик лежал лицом вниз на чём-то влажном, твёрдом, неровном и очень неудобном. И сверху был придавлен чем-то сухим, твёрдым, неровным и неудобным. Аксель встал на колени, затряс головой и поднял глаза, готовый ко всему чудовищному, что сейчас обрушится на него.

Но ничего пока не обрушилось — наверное, таилось и выжидало. Он опять стоял исцарапанными коленями (хоть немного, к счастью, защищёнными лыжными штанами) на каменном бугристом полу небольшой пещеры. Вся она была размерами, пожалуй, чуть больше Шворка, и, может статься, поэтому-то его в ней и не было. Очевидно, пёс выплюнул Акселя на пол, а его рюкзак — на спину упавшему мальчику, и сейчас рыщет где-то поблизости.

Свет, проникающий сверху, сиял в ослепительно-голубом проёме окна с неровными краями, метрах в четырёх от пола. Шворк смог бы просунуть в такую дыру разве что нос да пасть. Но зачем он принёс сюда Акселя? Пещера с застывшими на стенах ледяными потёками и разводами инея по стенам была явно пуста.

— Может, тут есть второй выход! — твёрдо сказал себе Аксель. — Вперёд!

Но прежде он слазил в рюкзак и, достав тёплый свитер и лыжную шапку, надел всё это. И устремился вперёд, в самый тёмный угол пещеры, сжимая на всякий случай в правой руке тяжёлый термос. Вряд ли им испугаешь какую-нибудь рожу вроде той, из телевизора, но уж крутому кипятку в глазищи она точно не обрадуется! Как и предполагал мальчик, в углу зияла ещё одна узкая щель — проход вглубь горы. И, кажется, там было не совсем темно… Он протиснулся в щель, втянул за собой верный рюкзак, разогнулся, чуть не поскользнувшись на льду, и увидал такое, что челюсть отвалилась.

Перед ним был громадный подземный зал, наполовину освещённый падающим сверху, через пролом где-то высоко-высоко наверху, занавесом дымящегося синеватого света. То ли из-за сосулек, вмёрзших в стены и потолок, то ли из-за каких-то кварцевых вкраплений в горной породе этот свет дробился и сверкал мириадами огней. Если бы такой зал увидел дедушка Гуго, то, наверное, сразу окрестил бы его (все поэты обожают такие образы) Пещерой Тысячи Глаз. Пол её был каменистой платформой, пожалуй, слишком ровной, чтобы поверить, что тут не вмешалась рука человека. И ближе к своему центру, то есть к столбу света, платформа эта приподнималась, словно подножие каменного трона; в каменных руслах, окружавших возвышенность с четырёх сторон, стояла чёрная вода. Маленький ключ, со стеклянным плеском бивший из западной стены, всё время наполнял четырёхугольный бассейн, в котором имелся, очевидно, ещё какой-то подземный водосток. А вот и сам трон — громадный валун в центре светового столба. Он мало походил на сиденье, скорее — на тающий сугроб снега. Но тоже весь был усыпан блёстками, и потому выглядел ещё красивее, чем усыпанное самоцветами золото.

Правда, у Акселя не было ни времени, ни охоты разглядывать все эти чудеса. Ведь вокруг трона СКАКАЛА КРИ!

Это было неописуемое зрелище…

Казалось, они расстались пять минут назад. Всё те же блузка и джинсики, а на голове — какой-то странный сверкающий предмет. Ни посиневшей от холода и голода кожи, ни грязных разводов на лице и одежде. Правда, Кри всегда умела следить за собой, но как она умудрилась делать это в пещере? Акселю всё же на миг показалось, что перед ним не его сестра, а кукла, копия. Тем более что она СКАКАЛА.

Девочка двигалась по кругу, центром которого был искрящийся валун, — небольшими прыжками, отталкиваясь от земли обеими ногами одновременно и держа полусогнутые руки перед грудью, как собачка, которая, встав на задние лапки, выпрашивает лакомство у хозяина. А в метре перед ней, повернувшись к ней оскаленными мордами, скакали задом наперёд две огромные, ростом с саму Кри, ядовито-зелёные кошки с жёлтыми глазами. Они были такие худющие и драные, словно их морили голодом и гоняли по всем горным помойкам добрый месяц. По телам этих доходяг, начиная с темени и кончая метущими землю хвостами, каждые несколько секунд пробегали алые буквы «МЯУ». Но это было ещё не всё! Следом за Кри, на таком же расстоянии от неё, как спереди — кошки, скакали с той же скоростью два серо-чёрных пуделя, точные копии Шворка. Только кто-то в десятки раз уменьшил их, сделав ростом с Кри. Клыки их были оскалены, глаза-угольки рубиново сверкали, но световая «реклама» на теле была уже иной: «ГАВ… ГАВ… ГАВ».

— Кри! — дико закричал Аксель, чувствуя, что это зрелище сводит его с ума. — Кри, что ты делаешь?! Очнись!!

И кинулся вперёд, размахивая перевёрнутым термосом, как дубинкой, готовый на всё, чтобы вырвать сестрёнку из лап дьявольского наваждения! Он напрягся для жестокой схватки, ворвался в заколдованный круг и ощутил ударившую в лицо волну жаркого воздуха. Коснувшись Кри рукой, он почувствовал в пальцах слабое электрическое покалывание. И кошки, и собаки, рассыпавшись мириадами зелёных и чёрных искр, тут же исчезли, а сама Кри, испуганно вскрикнув, отпрянула от своего избавителя:

— Ой! Кто здесь?

— Я! Аксель! Проснись! — завопил мальчик так, что, казалось, Альпы рухнут от его крика. — Что они с тобой сделали?!!!

Кри изумлённо расширила глаза, взвизгнула и кинулась Акселю на шею с такой силой, что сразу стало ясно — она совершенно здорова. Целуя её и прижимая к груди, Аксель почувствовал, что кожа её пышет теплом, но не болезненным жаром. Тёплой была и вся одежда Кри. Правда, тепло это с каждой секундой таяло и улетучивалось, и, когда брат и сестра наконец пришли в себя, Кри начала ёжиться и постукивать зубами от холода. Заметив это, Аксель немедля напялил на неё тёплые вещи из рюкзака и напоил ещё довольно горячим чаем, запретив пока говорить. Вскоре Кри перестала дрожать, хотя Аксель понимал, что это ненадолго. Надо было срочно разобраться, что происходит и как отсюда выбраться.

— Рассказывай! — потребовал он, усадив Кри на рюкзак. — Что ты здесь делала всё это время?

— Жила… — робко прошептала Кри, виновато опуская глаза. Это была сейчас совсем не прежняя, бойкая и напористая девчонка. Аксель не привык видеть её такой — виноватой, покорной, дрожащей; и, хотя мальчик не раз мечтал об этом, сейчас он не испытывал ни злости, ни злорадства. Наоборот, он дорого бы дал, чтобы Кри опять стала прежней, забыв все страхи и ужасы, которые она, по-видимому, перенесла.

— Жила? Где жила? Что ты ела? Почему не замёрзла?

— Я жила у Морица.

— Мориц? Какой ещё Мориц?