– Немного, – с едва заметной улыбкой признается она. – Ты ведь знаешь, я люблю работать на благо сообщества. В Бруклине я могла найти, где помочь волонтером. В библиотеке, в школе, в П.И.Р. Но сейчас, в незнакомом районе… пока я немного растеряна.

Удивленно моргаю. Мама? Растеряна? Быть не может.

Мама легко найдет, чем и кому помочь даже в сошедшем с рельсов поезде, который несется по полю к обрыву среди обледеневшего постапокалиптического пейзажа.

– Правда? – искренне интересуюсь я. – Но ведь бабушка тут уже долго живет. Разве она не может тебе что-нибудь посоветовать?

Мама кивает.

– Может, конечно. Она познакомила меня с организаторами местного отделения П.И.Р. Но даже с ними… Не могу спокойно спать, пока не выясню, могу ли помочь чем-то еще.

Ровно те же мысли мучили меня сегодня вечером, когда я задумался о своих суперсилах. Ненавижу чувство, что делаешь слишком мало. Оно пожирает живьем и складывается впечатление, будто это мне нужна помощь. Именно это я испытывал, когда стоял у гроба отца, а все подходили и хлопали меня по плечу, уверяя, что все наладится, что это пройдет и что боль со временем утихнет. В тот день я познакомился с Питером.

Точнее, в каком-то смысле мы были знакомы до этого, но тогда я впервые увидел его в обычной одежде. И понятия не имел, что наша настоящая первая встреча случилась при совсем других обстоятельствах: я тогда бросился защищать какого-то парня от двух негодяев, которые хотели его избить.

Даже когда Питер помогает, у меня никогда не возникает ощущения, что я заслуживаю жалости или ему со мной приходится нянчиться. Он вселяет в меня уверенность, что я могу достичь большего, вырасти над собой, что во мне скрыты глубины, которых я и сам не ведаю.

Мама зевает и поднимает взгляд на меня.

– Я за тебя беспокоюсь, Майлз. Здесь отличное место, но пока незнакомое. Просто… – Мама протягивает руку и проводит ладонью по моей щеке. Я прикрываю ее руку своей и улыбаюсь. – Я не знаю, что буду делать, если с тобой что-нибудь случится. Ты главное в моей жизни. Слышишь?

Я киваю и искренне отвечаю:

– Слышу.

– Беги спать. Andale, – подгоняет она меня на испанском, поднимаясь с кресла. – У нас обоих завтра важный день.

У меня начнется новый семестр, потому день важный. А у нее?

– Что ты такое собралась делать? – спрашиваю я через плечо с ухмылкой.

– Завтра подам свою кандидатуру на место в городском совете, – отвечает она. Я слышу по голосу, как она улыбается.

– Вот это да!

– Тш-ш-ш!

Ой, совсем забыл, что за стенкой спит бабушка.

– Извини, – шепчу я. – Но это… и правда здорово.

Мама отлично впишется в компанию деловитых политиков в дорогих костюмах, которых я то и дело вижу по телевизору. Костюмы ей идут больше. Обычно, даже сейчас, она ходит в кардигане с юбкой или брюками, и выглядит это очень по-домашнему. Но стоит маме накинуть пиджак, как она мгновенно превращается в настоящую хозяйку города.

– У тебя все получится, мам. И… папа тобой гордился бы.

Мама наклоняется и целует меня в лоб.

– Я люблю тебя, Майлз, – говорит она. – Никогда об этом не забывай.

– Я тебя тоже люблю, мам.

Мы расходимся по спальням. Я сворачиваюсь в клубок под одеялом и смотрю на луну за окном. Наушники наполняют мой мозг мелодичной музыкой, от которой я крепко засыпаю и всю ночь вижу во сне, как лечу по небу, раскачиваясь на паутине.

ОТ БРУКЛИНСКОЙ академии «Вижнс» наше общежитие отделяет приятная прогулка по двум кварталам, но Ганке вышел из дома уже двадцать минут назад, едва доев лапшу быстрого приготовления с яйцом. По плану мы должны встретиться прямо у школы, как только я сойду с электрички – то есть сейчас. Я прорезаю людской поток, заполонивший всю станцию до самого выхода, и вдруг краем глаза замечаю нечто неожиданное. Все рекламные плакаты на станции поменяли, и теперь на них говорится об одной и той же компании. Плакаты белые, как больничные стены. Название и лого – четко в центре.

«Террахил».

Опять.

Почему я теперь повсюду вижу одинаковые плакаты? Сначала в Гарлеме на стене, теперь в метро. Что дальше? Рекламный дирижабль?

Да неважно. Списываю обилие рекламы «Террахил» на неизбежный захват всех подходящих поверхностей заинтересованными корпорациями и иду дальше. Вгрызаясь во фруктовый батончик и отдаваясь музыке, играющей в наушниках, поднимаюсь по ступенькам и выхожу в уже не такой теплый, но солнечный осенний день. На тротуарах не протолкнуться, толпа слишком плотная даже по бруклинским меркам. На углу продавец прессы размахивает газетой и убеждает людей купить сегодняшний выпуск и быть в курсе всех новостей. Проходя мимо, бросаю взгляд на газету и вижу заголовок на первой странице: «В ГОРОДЕ ВИДЕЛИ ЧЕЛОВЕКА-ПАУКА В ШОРТАХ И КУРТКЕ».

Я в восторге: кто-то сфотографировал меня, когда я летел, цепляясь за паутину, в Проспект-парке, и кадр получился отличным. На снимке я держусь обеими руками за паутину, колени поджаты к груди, несусь, рассекая воздух – просто веселюсь.

Как обычный подросток.

Ну или вроде того.

Как подросток, которому достались способности генетически модифицированного паука.

– Эй, Майлз! – голос выделяется на фоне шума толпы и прорезает музыку в наушниках. Через дорогу вижу Ганке. Он активно машет мне рукой, и от этого край футболки с эмблемой Академии чуть задирается, немного обнажая живот. Я смотрю то Ганке в лицо, то на его вторую, опущенную руку. Такое ощущение, что он подключил к смартфону портативную радиостанцию через отверстие для наушников – ерунда какая-то!

– Эй, это что за рухлядь? – интересуюсь я.

Ганке с лукавой улыбкой качает головой.

– Когда узнаешь о способностях этой штуки, тебе уже не придет в голову язвить! – выкрикивает он.

Перехожу улицу. Рядом со мной несколько учащихся Академии «Вижнс», приехавших на той же электричке, тоже переходят дорогу. Наверное, как и я, живут не в Бруклине. Подхожу к Ганке, морально подготовившись слушать объяснения, которые он для меня приготовил. Если у него в руках оказывается какое-нибудь новое устройство, самое время насторожиться. Ганке протягивает мне темный корпус устройства, я разглядываю его секунд пять и возвращаю хозяину.

– Так, я жду каких-нибудь пояснений.

– Смотри, верхняя часть – это усилитель вай-фая. Это…

Цыкаю и машу рукой.

– Ты знаешь, я в курсе, что такое усилитель, – со смехом говорю я. – Давай серьезно. Что это за штука?