слышал о таком законе. Вопрос о том, нарушили мы закон или нет, должен решать суд.

— Вы не чувствуете угрызений совести. Миллионы людей не получают зарплату, а вы…

— Что касается совести, то я вот что скажу. Этим летом я читал декларацию о доходах Бориса Николаевича Ельцина. Он получил за книгу «Записки президента» около 300 000 долл. и купил на них БМВ. Это недешевая машина. Его совесть, по-вашему, мучить не должна? Я всегда считал, что если моему начальнику позволено что-то, чем я хуже?

— Вы не считаете, что сделали что-то предосудительное?

— Да о чем вы говорите? Так поступают во всем мире!

— Вы расстроены из-за случившегося?

— Я расстроен из-за своих друзей; моя судьба меня волнует гораздо меньше. Моя репутация и так уже испорчена. Осталось только меня убить.[30] Вскоре у Коха появилась еще одна возможность объясниться. В беседе с Кристией Фриланд — московским корреспондентом «Файненшел таймс» ему был задан вопрос: «Если бы членам российского кабинета министров платили 10 000 долл. и более в месяц, помогло бы это избавиться от коррупции?»

— Что касается меня, то мне этого слишком мало, — ответил Кох. Фриланд спросила, какая зарплата его устроила бы, на что Кох ответил, что не менее чем 3 % от всех доходов, которые он внес в государственную казну, занимая должность главы Государственного комитета по имуществу. В 1997 году доход этого Комитета составлял около 60 млн долларов. Фриланд сказала, что ей понятна притягательная сила денег, но у нее создалось впечатление, что им и остальными молодыми реформаторами движут все же другие ценности: «рыночные реформы, забота о всеобщем благе, глубокое чувство собственного достоинства».

— Что вы подразумеваете под достоинством? — спросил Кох. — На одном достоинстве далеко не уедешь[31].

Необычайная откровенность Коха изумляла, но его взгляды были характерны для моральных принципов «молодых реформаторов» — группы бывших советников и академических экономистов Советского Союза, которым было поручено перевести Россию с коммунистических рельсов на капиталистические. На Западе их идеализировали, считая убежденными демократами, но на самом деле на их психологию наложила отпечаток коммунистическая идеология. Их мало заботила судьба отдельных людей, и они рассматривали «переход» как научный процесс, управляемый «законами» рыночной экономики. А без морального чувства, коренящегося в уважении к человеку, им было море по колено, и, принимая во внимание огромные искушения, связанные с экономикой переходного периода, они сами стали подвержены коррупции.

Первым «молодым реформатором», создавшим группу, которая должна была стать проводником России в новую эру, стал Егор Гайдар, 35-летний экономист, возглавивший постсоветское российское правительство. В 1990 году, будучи редактором экономического раздела газеты «Правда», он участвовал в спорах относительно будущего Советского Союза. Однако в то время он не проявлял того антикоммунистического рвения, которое вскоре продемонстрировал. Вместо этого он призывал к постепенной эволюции к «коммунизму с человеческим лицом» под руководством Коммунистической партии и предостерегал против сторонников политики рыночного радикализма. В конце 1990 года Гайдар ушел из «Правды» и основал новый Институт экономической политики, а поскольку его больше не сдерживали партийные обязанности, то и его политическая позиция претерпела изменения. Он приступил к разработке проектов радикальных экономических реформ, касающихся России.

20 августа 1991 года он примкнул к толпе демонстрантов в защиту Ельцина у стен Белого дома во время попытки путча. Там он познакомился с Геннадием Бурбулисом, близким советником Ельцина, и они вдвоем обсуждали будущее Советского Союза. Бурбулис согласился с Гайдаром, который делал упор на судьбе России, а после провала путча он познакомил Гайдара с Ельциным и вместе со своими близкими партнерами начал разработку плана реформ в России.

Эта группировка разработала план, призывающий Россию начать экономические реформы, в том числе либерализацию цен и создание свободно конвертируемого российского рубля, не ожидая других республик. Ельцину понравился этот план и он начал предпринимать шаги по его осуществлению. Гайдар был назначен заместителем премьер-министра, и ему были предоставлены полномочия для того, чтобы сосредоточиться на экономике[32]. В ноябре 1991 года он был назначен министром финансов.

Назначение Гайдара привело к радикальным переменам в стиле российского правления. Гайдар поддерживал тесную связь с экономистами свободного рынка, с которыми он был знаком со времен советских институтов и эпохи перестройки, и они вместе с ним вошли в состав правительства. Впервые группа молодых людей, объединенных студенческими связями, достигла вершины власти. Небритые молодые люди в потертых на коленях джинсах запросто стали заходить в офисы Администрации Президента, в то время как остальные просители, включая министров и директоров заводов, ждали в приемной с 7 часов утра до поздней ночи.

Большинство этих «молодых реформаторов» в советское время были работниками идеологического сферы, где в их задачи входило способствовать «построению коммунизма». Хотя они были в значительной степени прозападно настроены, им постоянно приходилось выражать точку зрения, прямо противоположную их истинным воззрениям. Результатом этого стала их моральная деградация, которая вызывала у них беспощадность по отношению к другим чиновникам коммунистического режима и к россиянам вообще. Их раздражение усиливалось из-за того, что они потеряли доверие партийных лидеров, лишивших их перспективы блестящей карьеры[33].

В атмосфере двоемыслия, в которой реформаторам приходилось работать в советский период, они разработали систему, способствовавшую продвижению России по пути реформ. Она включала социальный дарвинизм, экономический детерминизм и терпимое отношение к преступлениям.

Социальный дарвинизм «молодых реформаторов» во многом явился реакцией на мнимую заботу советского общества о нуждающихся в помощи. Эта теория выражалась в отказе учитывать влияние их политики на население России. Когда благодаря одному из первых законов нового правительства цены почти на все продукты вышли из-под контроля, в результате чего 99 % населения лишились своих сбережений, Гайдар, отвечая на протесты, говорил, что деньги на сберегательных счетах людей были ненастоящими, поскольку не подкреплялись количеством имеющихся товаров[34].

Социальный дарвинизм дополнялся экономическим детерминизмом. По иронии судьбы реформаторы, намереваясь разрушить социализм, сохранили его основной философский постулат — веру в то, что мораль и законы сами по себе не имеют независимой законной силы, а являются функцией лежащих в основе общества экономических отношений.

Реформаторы мало интересовались источниками права, которые регулировали работу рыночной экономики в странах Запада. На самом деле, в результате многих лет изучения марксизма, они объявили моральный идеализм «буржуазным вымыслом», который не был основан ни на чем реальном.

Последствия социального дарвинизма и экономического детерминизма в значительной степени усиливались практическим влиянием мировоззрения, на основании которого реформаторы проводили преобразования в России. Это заключалось в терпимости реформаторов по отношению к преступлениям. Под влиянием десятилетий лживой советской пропаганды они полагали, что первоначальное накопление капитала в рыночной