смотрела на него, школьника, затягиваясь своей сигаретой воткнутой в длинный мундштук: « Да, ладно тебе, сейчас надо быть инженером! А кем бы хочешь быть с твоим пятым пунктом? А?». Получалось, что и выхода не было. Мать как-то так смотрела, что Михаил чувствовал себя неразумным ребенком, который не может без мамы ничего решить. Он что-то говорил про МИМО, но мать со своими презрительными «Я тебя умоляю…», категорически отсекала его желания. «В МГИМО хочешь, ну, что же ты не стал секретарем комитета комсомола?» – мать иронично улыбалась, как бы подчеркивая его наивность. Если бы ему надо было бы поступать в МГИМО, она бы давно уже подвигла его на комсомольскую карьеру, но, она же не подвигла, значит, ему следовало знать, что не стоит делать глупости. Но он так хотел в МИМО, или на журфак… Но не настоял же… Не настоял, потому что она его воспитала в сознании, что ОНА всегда знает лучше.

Вот его первая жена, пухленькая симпатичная девчонка с прекрасной розовой кожей. Ну, зачем он делился с матерью тем, как он живет. Он приходил, в хорошем настроении, рассказывал. Мать как раз только что выписалась из больницы, куда она попала с сердечным приступом. Может у него было слишком хорошее настроение? Он был беззаботен? Весел? Легкомыслен? Он оставался какое-то время с родителями в своей старой квартире и возвращался к жене… А мать чувствовала себя несчастной, ей было недодано. И постепенно, любой ироничный штрих его рассказа о жене и ее "семейке" превращался в злой сарказм: "они" – идиоты, пошляки, вульгарные местечковые неучи, « ее папа – директор химчистки. Нет, вы представляете, только этого нам не хватало!» "Они" его получили обманом, но не смогли оценить, он ошибся, ой… да, ладно… ошибку можно и нужно исправить. Слава богу, у него есть она, его мама. И он ушел от своей пухленькой хорошенькой девчонки. И… мать была права: он ее не любил. Если бы любил, не ушел бы. Признавать, что мать была права, было невыносимо. Виноват был он сам: не надо было жениться, не надо было уходить, не надо было жить дальше с нелюбимой…? Что не надо было делать? Михаил не знал.

Раз "мальчик" не мог выбрать достойную женщину, мать взялась за дело сама. Она его познакомила с совершенно другой девушкой, серьезной, умной, из хорошей семьи, "без химчистки". Сидеть дома и скорбеть о неудачной семейной жизни было неприятно, но Михаил понимал, что тогда, ему не так хотелось семьи, как хотелось просто уйти из дому, освободиться от матери, чтобы никто не лез в душу. И надо же! Он опять женится. Родилась девочка, его первая дочь. Трудные времена: умирает отец, болеет мать, грудной ребенок… и все как-то расстроилось. Он после работы возвращался к жене, в их чужую квартиру, где жили ее молчаливые, настороженные родители, научные работники на этот раз, и смотрел на своих "девочек". Дочка, маленькое беспомощное существо, и жена, которая была ни хорошая, ни плохая, ни обожаемая, ни ненавидимая… никакая! С ней надо было прожить жизнь, и это пугало, наводило уныние, вгоняло в неизбывную тоску, от которой Михаил не мог избавиться. А тут он обнаружил, что с их общей с женой сберкнижки были сняты все деньги. "Никакая" взяла их тайком от него. Для чего? Он спросил, и она сказала, что уходит, не хочет с ним жить. Михаилом овладело смешанное чувство: у них была маленькая дочь, у него рушился второй брак, он не мог никому объяснить, почему с ним все это происходит, но с другой стороны, им овладевал восторг освобождения: ему не придется жить со ставшей чужой женщиной. Острое ощущение, что лучше быть одному, чем в скуке и нелюбви коротать свою жизнь. Как здорово, что он не будет больше видеть ее вечный халат, неприбранные волосы, стоптанные тапочки. Эта женщина не умела ничему радоваться, у не было ни класса, ни стиля, ни чувства юмора… черт бы с ней! Но, дочка? Был ли выбор? Впрочем, процесс уже было не остановить.

И тут началось! Скандалы, драки, площадная брань, клокочущая злоба, несправедливые взаимные оскорбления. Самое ужасное, что злоба была векторная: деньги! Мать была в эпицентре этого мерзкого бесстыдства, она упивалась атмосферой скандала, раздувала его и вовлекала Михаила в эту злобную, беспощадную орбиту, делая из него вероломно преданную жертву. Мать требовала мести, не давая Михаилу ни малейшего шанса остаться человеком, проявить обычное мужское благородство и великодушие. Она опустилась до кухонных разборок, получала от них наслаждение и Михаил стал ее союзником против врага, которого надо было сокрушить. Это было так на нее похоже. Мать была сильной женщиной, но в Михаиле были отцовские гены, и он бы ни за что не стал вести себя так… Но, получилось, что у него не было выбора. Он остался с матерью, которая его защищала от подонков. Он не смог остаться в стороне от схватки и это было ужасно: он был не созерцателем, а участником тех постыдных событий, которые хотелось бы забыть, но не получалось. Им тогда овладела тоска, которую уже можно было назвать депрессией. У него были в жизни женщины, удовольствия, друзья… а осталась только больная стареющая мать, требующая все больше и больше внимания. Мать – женщина его жизни! Мать, которой он был вечно должен.

Вспоминая дальнейшее, Михаил невольно улыбнулся и фундаментальные знания классической литературы услужливо подсказали ему подходящую цитату: «Год прошел, как сон пустой, царь женился на другой». Забавно, что такое само приходит в голову. По проходу медленно провезли большую тележку с горячим завтраком. Михаил прикинул, что минут через 15 подадут еду. Попутчики из Кирова оживленно о чем-то разговаривали и в ожидании завтрака уже откинули свои столики.

Женя

Женя ехала на Петровку. Она работала в самом центре Москвы, в коммуникационном агентстве Communica. У нее за плечами был уже семилетний опыт работы в сфере PR. Отвечала она за социальные медиа. Конечно ей всегда бы хотелось иметь дело с театральными проектами, но, к сожалению, чаще приходилось работать с распространением информации о каких-нибудь светодиодных светильниках и их раскруткой через социальные сети. С этим Женя ничего поделать не могла. Она уже сменила несколько агентств, и каждый раз увольнялась, будучи уверена, что ей слишком мало платят, не ценят ее профессионализма, и просто нагло используют ее добросовестность. В Comunica, ей тоже не слишком нравилось, но пока ничего больше не подвертывалось, к тому две тысячи долларов,