После краха военной интервенции и блокады инициаторы прямого военного вмешательства в дела Советского Союза, казалось, были вынуждены изменить свои дальнейшие шаги. Их представители видели в новой экономической политике, т. е. вынужденных тактических уступках буржуазии вследствие возникновения экономических проблем, ставящих государство под угрозу существования, шансы для постепенных внутренних изменений соотношения сил во власти как внутри страны, так и за рубежом.

С этой целью были реанимированы контакты между прежними британскими, французскими и немецкими головными предприятиями и инженерно-техническим и административным персоналом бывших русских дочерних предприятий.

Но на этом не остановились. Дипломатические миссии Великобритании были преобразованы в центры шпионажа и диверсионной деятельности. Для того чтобы целенаправленно, осознано влиять на финансовое положение СССР, был завербован сотрудник Государственного банка СССР. Вновь и вновь предпринимались не только попытки получения информации от действующих гражданских специалистов в региональных Советах и в Верховном Совете, в Госплане и других органах экономического руководства в зоне их ответственности, но и попытки проведения актов диверсии, имевшие централизованное управление. Третьи лица были уполномочены производить разведку вооружения, местоположения и настроения частей Красной армии и их командиров. Со стороны Румынии, Польши, стран Балтии и Финляндии были организованы шпионско-диверсионные группы, вооруженные банды для проведения террористических нападений на советские учреждения в стране и за рубежом. Много раз дело доходило до покушений.

В этих условиях как идеи об окончании войны, так и обсуждавшиеся до этого в кругах некоторых инженеров, экономистов и других ученых идеи об экономике, ориентированной на построение социалистического общества, не могли найти ни применения, ни дальнейшего развития. Это также касается и только что разработанных альтернативных идей развития социалистического государства. Основные разногласия остро ощущались в ЦК РСДРП уже в преддверии Октябрьской революции. Но за предательством вооруженного восстания, за Зиновьевым и Каменевым и за спорами об отношении большевиков к гражданскому парламенту остался скрытым целый ряд других, как выяснилось, не менее основополагающих разногласий. Это ясно показали, в частности, и дискуссия об участии других партий в Совете народных комиссаров, и – самое главное – спор о Брестском мире.

Уже это показывает, что большого авторитета, которым, несомненно, обладал Ленин, было недостаточно для устранения или урегулирования всех этих фундаментальных разногласий. В свете событий нельзя было снимать со счетов спорные позиции, оставались разобщенность и предубеждения, в результате которых целый ряд тех, кого позднее стали называть «старые большевики», временно или совсем отошли от дел, и на ответственных позициях моментально появились другие, кто знал, как нужно использовать обстоятельства в свою пользу; в другое время эти люди ни как личности, ни как профессионалы не смогли бы дорасти до столь высоких позиций.

Как далеко отклонились идеи, связанные с взятием власти в свои руки, стало ясно в ходе дебатов об «Апрельских тезисах»: Каменев, Калинин и ряд других членов открыто выступали против, Сталин воздержался, и только Молотов, Шляпников и некоторые молодые члены ЦК считали эту установку правильной. Еще более проблематичным было решение поднять вооруженное восстание: Зиновьев и Каменев с самого начала были против этого решения, Бокий, Володарский и Милютин вспоминали о безразличии, равнодушии, с которым массы относились к большевистским лозунгам. Несмотря на это Дзержинский, Калинин, Лацис, Сталин и другие члены ЦК (всего 19) были за, двое против и четверо воздержались от голосования, так что большинство ЦК высказалось за это решение.

Каменев и Зиновьев зашли так далеко, что стали критиковать это решение в меньшевистской «Новой жизни» и тем самым предавать дело революции. Следующий конфликт не заставил себя долго ждать: на требование Профсоюза железнодорожников в ноябре 1917 года сформировать правительство с участием меньшевиков Ленин ответил, что это возможно лишь в том случае, если эти члены правительства признают программу большевиков. Зиновьев, Каменев, Рыков, Ногин и Милютин вышли из состава ЦК. Каменев, Рыков, Ногин, Милютин и Теодорович также подали в отставку, отказавшись от своих должностей, и вернулись назад в Совет народных комиссаров.

Еще более жесткими были дискуссии в связи с Брестским миром. На этот раз группа «левых коммунистов» (Бухарин, Урицкий, Оппоков (Ломов), Осинский, Преображенский, Пятаков и Радек), учитывая бесперспективность подписания немцами ультиматума в ожидании революции в Германии, выступила против предложения Ленина. Вместо этого они потребовали вести революционную войну. После провала своего доклада Троцкий предпочел придерживаться расплывчатого нейтралитета. Лишь позднее стало известно, что уже на этом этапе существовали далеко идущие планы.

На суде над «право-троцкистским блоком» в марте 1938-го Бухарин и связанные с ним «левые» коммунисты вместе с троцкистами и «левыми» социал-революционерами были обвинены в планировании заговора против Советского правительства. Для того чтобы помешать подписанию Брестского мира, планировалось свергнуть Советское правительство, а его самую непреклонную часть – В. И. Ленина, И. В. Сталина и Я. М. Свердлова – арестовать и убить. «Левая» коммунистка Яковлева Варвара Николаевна, также выступавшая против заключения мира с Германией, на суде показала следующее: «Бухарин мне развил ту мысль, что политическая борьба приобретает все более острые формы и дело не может ограничиться одной лишь политической формулировкой о недоверии к ЦК партии. Бухарин заявил, что дело неизбежно должно дойти до смены руководства, в связи с чем стоит вопрос об аресте Ленина, Сталина и Свердлова и даже о физическом их уничтожении…» Бухарин признавался, что в переговорах с «левыми» социал-революционерами при посредничестве Пятакова речь действительно шла о насильственном свержении Советского правительства. Но, вопреки заявлениям подсудимой В. Н. Яковлевой, он категорически опровергал намерение ареста Ленина, Сталина и Свердлова и их «физического уничтожения» в течение 24 часов.

Кем же были те, чьи имена постоянно всплывают в этой серии внутрипартийных конфликтов? И почему именно эти люди вновь и вновь появляются на переднем плане, когда речь заходит об основных решениях? Ответ на второй вопрос становится очевидным уже из самой формулировки: как в «Апрельских тезисах», так и в принятии решения о вооруженном восстании, в формировании правительства, в выступлениях в поддержку или против подписания Брестского мира речь всегда шла о шагах, от успеха которых зависело будущее партии и, как следствие, будущее всей страны.

Уже исходя из этого нельзя оставлять без внимания никого, кто участвовал в принятии решений, так как речь шла о дальнейшем развитии и часто о самом существовании дела, которому эти люди посвятили всю свою предыдущую жизнь. Но, таким образом, в конечном итоге нельзя дать однозначный ответ на вопрос о мотивах поступков отдельных личностей. Потому что существуют свидетельства участников тех событий, из которых можно сделать выводы, дающие иной взгляд на происходящее.