Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он вполголоса обматерил свою соседку тетю Фиму, жившую снизу, у которой он регулярно покупал дешевый самогон и которая частенько наливала ему в долг. Надо же было этой старой карге три дня назад помереть посреди белого дня. Одно хорошо – не придется возвращать червонец, который Захар ей намедни задолжал. На душе скребли кошки.
В этот миг он вдруг вспомнил свою юность и того самого дядьку Прохора. Он вспоминал удивительные рассказы отставного канонира, вспоминал ту самую вырезку из газеты и свою истерзанную отцовским кнутом спину, ну и, конечно, тот самый украденный им полуштоф первача. Вот бы сейчас, так же как тогда, нашелся бы какой-нибудь ловкий паренек, который бы принес ему хоть что-нибудь на опохмел. За это он бы рассказал ему про море, про то, как он шел на штурм Зимнего, про то, как служил младшим боцманом и воевал с англичанами на легендарном линкоре; он рассказал бы сейчас кому угодно и что угодно, лишь бы унять эту жуткую тряску и боль в висках.
– Добрый день! Я ищу Захара Демидовича Селиванова. Я заходил в дом, там одна женщина мне сказала, что видела его под окном на лавке. Это не вы?
Захар медленно поднял голову, прищурился не то от боли, не то от яркого солнечного света и увидел тощенького паренька в пиджаке и кепке с огромным козырьком. Правой рукой молодой человек прижимал к груди кожаный портфель. Поморщившись, Захар сухо прохрипел:
– А ты кто?
Парень достал из кармана красную «корочку» и звучно представился:
– Богданов. Следователь областной прокуратуры.
– Ух ты… важный какой, а с виду и не скажешь. Значит, ты у нас тоже мент!
Паренек был явно ошарашен:
– Я вам никакой не мент! Говорю же: областная прокуратура…
– У тебя деньги есть? – Захар вытер трясущейся ладонью пересохшие губы.
Паренек еще больше опешил:
– Есть немного, а что?
– Ты что, совсем тупой? Не видишь, у меня трубы горят?
– Вы, конечно, извините, но ваш тон… – парень нахмурился и решительно продолжил: – Вы только что оскорбили сотрудника при исполнении! И вообще, я не обязан вам ничего давать, в смысле – никаких денег. А вам дам один совет: если будете так пьянствовать, то долго не протянете! Посмотрите на себя: вы даже на человека не похожи!
– Знаешь что! Сопляк! Молод еще, чтобы таким, как я, советы давать! Говорю же: у меня трубы горят! Подкинь деньжат или дай похмелиться, если есть.
– Я что, похож на того, кто носит в кармане бутылку?
– Что, нет? И там нет? – с последней надеждой спросил Захар, указывая на портфель, который парень тут же еще сильнее прижал к груди.
– Нет, разумеется!
– Ну и черт с тобой! Проваливай!
Парень нахмурился и по-детски надул губы:
– Ну хорошо! Но вы за это ответите!
Он развернулся и быстро зашагал со двора. Захар скрипуче рассмеялся и крикнул вдогонку:
– Катись отсюдова, хмырь! Не боюсь я тебя, крыса сухопутная.
* * *
Зверев оторвался от бумаг, подошел к распахнутому окну и вдохнул полной грудью сладковатый аромат благоухающей сирени. В небесах кружили стрижи, а из расположенного неподалеку парка доносился всеми любимый «Вальс цветов» Чайковского. Паша тут же вспомнил о вчерашнем разговоре с Сонечкой Кравцовой, двадцатидевятилетней вдовушкой с тоненьким голоском и чарующими зелеными глазками.
Накануне Зверев вернулся с работы раньше обычного и, чтобы не изнывать от скуки, решил позвонить одной из своих давних знакомых. Сонечка жила одна и была той из немногих подруг Зверева, которым он мог позвонить в любое время, не рискуя поставить свою собеседницу в неловкое положение. Муж Сонечки, лысоватый толстячок, прибывший в Псков из города Коврова сразу же после войны, два года проработал на хлебозаводе в должности главного снабженца. Потом у него прихватило сердце, а подоспевшая «Скорая» уже ничего не смогла сделать.
Сонечка, схоронив мужа, недолго горевала по усопшему, оставившему ей после себя трехкомнатную квартиру в центре города и, судя по всему, немалый капитал. Когда же мужнины денежки стали быстро таять, Сонечка устроилась работать манекенщицей в местный Дом моды. Там-то они и познакомились. Зверев тогда расследовал дело об убийстве главного бухгалтера того самого Дома моды.
Но на этот раз разговор с Сонечкой пошел совершенно по другому сценарию. Этот вечер сулил необыкновенные перспективы и мог бы стать настоящей сказкой для обоих, но когда Сонечка сняла трубку, Звереву, вместо привычного тоненького «алло»», резануло ухо холодное как гранит: «Да, я вас слушаю! Кто это?»
Пашка поначалу опешил и нарочито громко пробасил:
– Раньше ты узнавала меня по голосу.
Ответ не заставил себя ждать:
– Нет, я не смогу! Не смогу выйти! Ни сегодня, ни завтра. Извините, Варвара Михайловна, я немного приболела.
В трубке издалека послышался хрипловатый баритон:
– Кто там, котенок?
– Это с работы! Просят выйти сегодня вечером на юбилейный показ.
– Ты же говорила, что у тебя выходной?
– Так и есть, не волнуйся, пупсик, никуда я не пойду.
Услышав такое, Зверев рассмеялся и пропищал тоненьким голоском:
– Желаю поскорее поправиться, Сонечка. Варвара Михайловна все поняла и обязательно подыщет тебе замену. Можешь не волноваться, юбилейный показ пройдет на высшем уровне!
Приглушив голос рукой, Сонечка тихо прошептала в трубку:
– Иди к черту!
– Пупсику – привет, а котенку – скорейшего выздоровления.
– Говорю же, иди к черту. Какая же ты все-таки сволочь, Зверев! – и Сонечка повесила трубку.
После того как очередная амурная встреча сорвалась, так и не начавшись, Зверев подошел к столу. Там ему на глаза снова попался клочок бумаги, вырванный из Вениного кроссворда. Зверев взял листок, еще раз произнес про себя написанное на нем имя и положил обратно. В эту минуту он убеждал себя, что чертовски вымотался за эти дни. Внушение помогло, и в эту ночь он спал как убитый.
* * *
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Веня Костин, неся в руках дымящийся самовар.
– Ну что, Павел Васильевич, теперь можно и чайку!
– Чайку так чайку, – Зверев отошел от окна и уселся на прежнее место.
Костин вытащил из ящика баночку с рафинадом и пачку грузинского чая.
– Я вот все думаю, почему мы тут с вами бумаги лопатим, а наш Вадик свидетелей ищет! – звеня подстаканниками, заявил Веня.
– Потому что я так решил! – спокойно ответил Зверев.
– Это понятно, но все-таки – почему? Это ведь он у нас следователь, а мы с вами – опера!
– Ну как тебе сказать «почему»? – философски заметил Зверев. – Потому что Вадик у нас еще молодой. Ему опыта набираться надо. Так что пусть «на земле» поработает. А ты чего это? Или чем-то недоволен?