За составлением в уме сего слезливого послания юная мадемуазель Лоет уснула, свернувшись в клубок в глубоком и мягком кресле. Снились ей родной Кайтен, порт, Сверчок, лихо сплевывающий сквозь небольшую щель в передних зубах на башмак Заморыша, и, конечно, родной дом. От горестного всхлипа Тина и проснулась, совсем не по этикету громко хлюпая носом.

На поместье уже опустились сумерки, и особняк наполнился голосами и оживлением. Тина поднялась на ноги и охнула, ощутив, как сильно они затекли. Ей пришлось сесть обратно и ждать, когда неприятные иголочки исчезнут. Слегка морщась, девушка прислушивалась к голосам, доносившимся до нее. И в какой-то момент ей показалось, что она узнала голос папеньки, только звучал он несколько иначе, словно моложе и более зычно.

Мадемуазель Лоет сорвалась с места и стремглав бросилась прочь из комнаты, умоляя всех известных ей богов и, естественно, Всевышнего, чтобы слух не обманул ее и голос действительно принадлежал взволнованному разлукой отцу, который одумался и понял всю несуразность своей затеи. Тина даже готова была его сразу же простить, лишь бы он увез ее из этой Преисподней.

Распахнув дверь, девушка выбежала в коридор, прислушалась и, вновь уловив голос с такими знакомыми ироничными интонациями, помчалась в ту сторону, подвывая на ходу:

— Папенька-а-а!

Сильные мужские руки обхватили ее за плечи, удерживая от неизбежного столкновения, когда Тина выскочила за угол. Она вскинула голову и с изумлением уставилась в серо-зеленые глаза незнакомого молодого человека. Имел незнакомец знакомые стать и рост, даже черты легко узнавались, но вот светлая кожа и волосы, имевшие золотистый оттенок свежей соломы, казались чем-то нелогичным и даже кощунственным. Особенно когда все это ходячее недоразумение заговорило папенькиным голосом:

— Если угодно, я могу им стать для вас, милое дитя.

В лукавом прищуре глаз кузена, а никем иным молодой человек быть не мог, мелькнула насмешка, и это привело Тину в себя. Она скинула с плеч ладони графа Мовильяра-младшего и гордо вздернула подбородок.

— Благодарю покорно, но одного отца мне вполне достаточно.

— Марк, руки прочь от моей сестры, — услышала Тина веселый, хоть и показавшийся суровым голос, в котором она уже не ошиблась.

— Чтоб я сдохла, — пробормотала она и радостно взвизгнула. — Ланс!

— Как мило, — насмешливо хмыкнул кузен, глядя вслед мчавшейся по коридору мадемуазель Лоет.

— Ланс, гарпун тебе в печень, — между тем тараторила Тина, повиснув на шее старшего брата. — Какого черта ты совсем пропал?! Я соскучилась, как тысяча бесов без хмельного пойла! Ланс, дьявольское отродье…

— Адамантина! — прогрохотал его сиятельство раньше, чем Ланс успел хоть что-то ответить. — Немедленно в свою комнату, я буду иметь с вами серьезный разговор.

— К чертям собачьим, — мрачно изрекла девушка и, насупившись, отправилась в отведенные ей покои, чтобы выслушать новую порцию нотаций.

— Дедушка, — позвал сурового графа Марк Мовильяр, — вы хотите испортить кузину, лишив ее столь очаровательного образа дикарки? Помилосердствуйте и не спешите менять саму природу!

Молодой человек мило улыбнулся, окончательно сразив Тину одним только словом «дедушка». Кто дедушка? Его сиятельство — дедушка? Это мэтр Ламбер — дедушка. Добрый, любящий, балующий. А его сиятельство невозможно назвать таким теплым и уютным словом. Совсем-совсем нельзя!

— Молчать, разгильдяй, — холодно велел граф и перевел взгляд на Ланса. — Мальчик мой, ты сможешь поговорить со своей сестрой позже. После меня, — чеканно закончил его сиятельство и последовал за Тиной, то и дело оборачивавшейся назад, чтобы взглянуть на кузена, весело ей подмигнувшего.

— Держись, — произнес одними губами брат и улыбнулся Тине, приложив ладонь к сердцу.

От этого простого жеста девушке вдруг стало легко и хорошо, будто она оказалась снова дома. Мадемуазель Лоет улыбнулась сама себе, уже успев забыть, что на пятки ей наступает само возмездие в лице родного деда, который никак и никогда не мог бы назваться «дедушкой».

— Адамантина, — девушка вздрогнула и ссутулилась, мрачно взирая себе под ноги, за что тут же получила несильный шлепок по хребту, и перст графа поднял голову внучки за подбородок. — Спину прямо, подбородок не опускать. Вы — Мовильяр, дитя мое…

— Лоет, ваше сиятельство. Со всем моим уважением, но я Лоет, — заносчиво ответила Тина и прикусила язык под темнеющим взором графа.

— Дерзите, мадемуазель? — чуть прищурившись, спросил мужчина. — Поддержку почувствовали? Только учтите, от моего гнева вас не спасет ваш брат и уж тем более не спасет этот великовозрастный оболтус, ваш кузен.

В это мгновение девушка преисполнилась живейшей симпатии к Марку, ощутив в нем родственную душу. Сейчас она готова была признать очаровательным созданием даже самого Морского дьявола, если им будет недоволен его сиятельство. Тина простила младшему Мовильяру и светлые волосы, и голос, похожий на голос ее папеньки. Тем временем старший граф прожигал внучку гневным взглядом.

— Скажите мне, мадемуазель Лоет, — выделив букву «т», чеканил его сиятельство, — что вы ожидаете от жизни? Каким вы видите свое будущее?

Тина застыла каменным изваянием перед своим дедом, глядя прямо перед собой, но не спеша отвечать ему.

— Как вы думаете, дитя мое, сможет ли порядочный мужчина обратить на вас внимание? Стоит вам открыть рот, и очаровательная девица превращается в пьяного матроса! — его сиятельство негодовал. Таким сердитым Тина еще не видела графа. Сейчас он даже чем-то напоминал папеньку. — Осознаете ли вы, что будущее ваше печально и незавидно? Вынести ту грязь, что срывается с языка благородной дамы, может разве что негодяй, готовый ради щедрого приданого вытерпеть и не такое. Однако и он после свадьбы покажет вам свое истинное отношение к вашему поведению.

— Да кто вам сказал, что я вообще собираюсь замуж?! — возмутилась мадемуазель Лоет. — Я хочу ходить под парусом, я…

— Час от часу не легче, — потрясенно произнес граф. — Да что за воспитание вам дали ваши родители?! Это же… это… черт знает что! Всевышний, — его сиятельство вдруг тяжело вздохнул. — Кажется, все хуже, чем я думал вначале. Теперь я понимаю, почему мой сын решился отдать мне вас, дитя мое. Беда лишь в том, что я, как и Вэйлр, не смогу применить к вам суровые меры. И все же я хочу надеяться, что благоразумие возобладает над дурными привычками. У тебя есть шанс, Тина, — в голосе графа неожиданно появилась мягкость, — не упусти его, и тогда мне не придется прибегать к той мере воздействия, которой я буду вынужден воспользоваться, если ты не оставишь мне выхода. Услышь меня, дитя, услышь и обдумай, что я говорил тебе ранее.