— Женни, что ты подсыпала в мое питье?

Она не ответила.

— Что?

Она подошла к открытому окну и посмотрела наружу.

— Ничего особенного. То, что помогло вам расслабиться. Ничего такого, что могло бы вам повредить или заставить вести себя так, как вы обычно не ведете.

Он ей не поверил. Ему нужно было как следует подумать, но он не мог. Голова гудела так, словно в ней неслись наперегонки две упряжки лошадей. Он потер руками виски.

— Как ее зовут? Я имею в виду настоящее имя.

— Рейборн, этого я вам сказать не могу.

— Почему?

— Я дала обещание.

— Мне плевать на твое обещание. Она была девственницей!

— Я знаю.

— Тогда ты знаешь, что я должен ее найти. Она может быть беременна!

На лице Женевьевы отразилась растерянность.

— Вряд ли. Вы всегда выходите из женщины, перед тем как излить семя. Вы никогда…

Винсент запустил пальцы в волосы.

— В этот раз я этого не сделал!

Между ними повисло удушающее молчание.

— Понятно.

Женевьева протянула руку и схватилась за спинку дивана.

— А теперь скажи, кто она. Мне нужно это знать.

Женевьева отрицательно покачала головой.

— Она могла зачать!

— Это ее трудности, Рейборн. Она знала, чем рискует, когда шла сюда.

Винсент уставился на нее. Ему не верилось, что она говорит так холодно, так бессердечно.

— Но почему? — Он пронзил Женевьеву взглядом. — Почему она это сделала?

— Сделала что? Отдала свою невинность?

— Да.

— Потому что у нее не было другого выхода.

— Но она погублена…

Женевьева уронила руки по бокам, ее плечи подавленно поникли.

— Да, она погублена.

Снова повисло мучительное молчание. Рейборн в досаде резанул воздух рукой.

— Но почему я?

Женевьева улыбнулась:

— А кто лучше вас, ваша светлость? Я выбрала вас. Я знала, что вы будете с ней нежны, и подумала… — Она помолчала. — Я подумала, что с вами риск забеременеть будет наименьшим. — Она не очень уверенно улыбнулась. — Возможно, это все равно так и есть.

— Я хочу знать ее имя. Я должен ее найти. Поговорить с ней.

Женни в упор посмотрела на него.

— Она не хочет, чтобы ее нашли.

— Тогда, черт побери, ей не следовало со мной спать! И ты это знаешь лучше, чем кто бы то ни было!

Женни еще несколько мгновений удерживала его взгляд, потом снова повернулась к окну.

— Возможно, вы не сделали ей ребенка. Это случается не всегда. Особенно в первый раз.

Рейборн сжал кулаки и стиснул челюсти.

— Я хочу знать, кто она, — процедил он сквозь зубы. — Я должен убедиться.

Мадам надолго замолчала, взвешивая, что скрывается за его словами.

— Я об этом подумаю.

— Нет! Ты мне скажешь, черт возьми!

Женевьева решительно взмахнула рукой.

— Я над этим подумаю. Приходите через две недели, если это все еще будет вас интересовать.

— Две недели!

— Да.

— Нет! Я даю тебе одну неделю. И только одну.

Она резко втянула воздух.

— Очень хорошо. Неделю. Но я не могу обещать, что скажу вам, где ее найти. Я должна подумать. — Женевьева посмотрела ему в глаза, решительно подняв подбородок. — Рейборн, вы не единственный, кто прошлой ночью рисковал многим. Не вы один можете оказаться в проигрыше.

Женевьева прошла мимо него, оставив за собой шлейф свежего запаха гардений и роз.

— Через неделю, ваша светлость. Если вас все еще будет волновать этот вопрос.

Рейборн уставился на закрытую дверь и потер виски€. И он еще думал, что вчера был плохой день!

От криков, доносившихся из кабинета ее отца, дрожали стены. Грейс сидела в своей комнате, закрыв дверь и задернув занавески. Она знала, что, глядя со стороны, можно подумать, как будто она прячется, как будто она трусиха. Возможно, так оно и есть. Она уже совершила столько поступков, которые требовали храбрости, что теперь могла позволить себе немножко трусости.

Голоса зазвучали громче, потом вдруг смолкли. Но эта тишина ее тоже по-своему пугала. Грейс ждала. Когда сердитые голоса раздались снова, она была этому почти рада. Она знала, что когда ярость утихнет, они пошлют за ней. Ее отец потребует, чтобы она сказала барону Фентингтону, что это какая-то ошибка, что она солгала. Что, конечно, она все еще девственница.

Она обхватила себя руками за талию и стала раскачиваться взад-вперед. Сердце ее суматошно билось где-то в маленькой ямочке у основания шеи. Она сознавала, что сделала, и не жалела об этом. Грейс думала, что сам этот акт будет очень страшным и очень унизительным. Но он был далеко не страшным, хотя мужчина, которого Ханна к ней прислала, был внушительного размера, а то, что он с ней сделал, было каким угодно, только не унизительным.

Поначалу ее испугала его крупная фигура и мрачные черты. Но потом он к ней прикоснулся, и его прикосновение оказалось нежным, голос звучал успокаивающе.

И он ее поцеловал.

Грейс дотронулась пальцами до губ и не стала убирать руку. Ее никогда так раньше не целовали. Она засмеялась. Вообще-то ее никогда раньше никто не целовал по-настоящему. Когда ей было шестнадцать, один из сыновей сквайра Макензи прижал губы к ее губам, но это не было настоящим поцелуем. Ничего похожего на то, как ее целовал этот незнакомец. Это был не тот поцелуй, от которого ее ноги словно расплавились, а сердце в груди оглушительно застучало. Не такой поцелуй, когда мужчина открывает рот поверх ее рта и его язык нащупывает ее язык. Когда этот мужчина ее поцеловал, все ее страхи и тревоги испарились, и она обнаружила, что ее охватило желание, такое острое, что она больше не контролировала свои действия. Вероятно, его желание было таким же острым, как ее. Ей самой не верилось, что она сделала с ним все то, что она делала. Еще труднее было поверить, что она позволила ему сделать то, что делал он.

Грейс закрыла глаза и подождала, пока ее учащенное дыхание успокоится. Но как же это было чудесно! Она не желала забывать, каково это было, когда он спустил с ее плеч сорочку. Что она чувствовала, когда он обнимал ее, прикасался к ней и целовал. Когда он уложил ее на кровать и пришел к ней. Когда он опустил свое великолепное мускулистое тело и вошел в нее. Она не желала забывать ни единой подробности той ночи. Даже боль. Все это было частью того, что она пережила. В течение одной ночи, одной короткой и удивительной ночи она была в объятиях мужчины и была любима. О, она знала, что он ее не любит, он даже не знает ее имени, так же, как она не знает его. Но он обнимал и целовал ее — и взял ее, как мужчина берет женщину. Его не оттолкнуло то, что она не писаная красавица, и он не отшатнулся от нее, потому что она уже не очень молода. В конце концов, ей же почти тридцать. Он растерялся, только когда понял, что она была девственницей. Но и тогда он продолжил заниматься с ней любовью, как будто не мог остановиться, даже если бы попытался.