Первый, кого мы увидели, переступив порог ресторана, был завсегдатай нашего букинистического магазина профессор Альбукерке, который ужинал у барной стойки, бегло просматривая выпуск ежедневной газеты. Местный мудрец и мыслитель, преподаватель факультета филологии, тонкий критик и журналист, он чувствовал себя в этом ресторане как дома.

— Отрадно видеть вас в добром здравии, профессор, — обратился я к нему, проходя мимо. — Интересно, когда же вы нас посетите, чтобы пополнить запасы духовной пищи, ибо, поглощая одни только газетные заголовки «Вангуардии», человек выжить не способен.

— Пожалуй, это было бы недурственно. Меня уже воротит от чтения дипломных работ — всей той дребедени, которую понаписали нынешние спесивые оболтусы и от которой у меня, кажется, развивается дислексия.

В этот момент официант подал профессору десерт: пышный флан,[20]который величаво покачивался, роняя слезы жженого сахара и распространяя волшебный аромат ванили.

— Вкус к жизни обязательно вернется к вашей милости вместе с парой ложек этого восхитительного блюда, которое колышется так же аппетитно, как груди доньи Маргариты Ксиргу,[21]— заметил Фермин.

Ученый профессор, воодушевленный образным сравнением Фермина, посмотрел на свой десерт с новой точки зрения и кивнул, завороженный чудным зрелищем. Мы оставили мыслителя смаковать сахарные прелести театральной примы и уютно устроились за укромным столиком в дальнем углу зала. Вскоре нам принесли обильный ужин, который Фермин бодро смолотил с проворством сельскохозяйственного комбайна.

— Я думал, у вас нет аппетита, — проронил я.

— Это все мышцы, они требуют калорий, — пояснил Фермин, полируя до блеска тарелку последним кусочком хлеба, оставшимся в корзинке. А мне-то казалось, что его снедает черная тоска!

Обслуживавший нас официант Пере подошел узнать, как у нас обстоят дела. Увидев, что Фермин поработал на славу, Пере протянул ему десертное меню:

— Немного сладкого, чтобы достойно завершить день, маэстро?

— Пожалуй, я не отказался бы от парочки порций вашего фирменного флана, такого же роскошного, как вы сегодня подавали. И если можно, положите на каждый флан по красивой спелой вишенке, — попросил Фермин.

Пере принял заказ и поделился с нами новостью: хозяин ресторана, услышав, как Фермин расхваливал изысканную прелесть флана, употребив для его описания весьма меткую метафору, решил отныне окрестить это блюдо «Маргаритой».

— Мне хватит кофе с молоком, — сказал я.

— Шеф угощает вас десертом и кофе за счет заведения, — ответил Пере.

Мы отсалютовали бокалами с вином хозяину, который нес вахту за барной стойкой, ведя беседу с профессором Альбукерке.

— Славные люди, — пробормотал Фермин. — Порой забываешь, что на этом свете живут не одни только подонки.

Меня поразила безысходная горечь, вдруг прорезавшаяся в его тоне.

— Почему вы так говорите, Фермин?

Мой друг пожал плечами. Вскоре на нашем столе появились фланы, сладострастно трепетавшие и увенчанные алыми вишенками.

— Напоминаю, что скоро вы женитесь, и тогда вам придется завязать с «маргаритами», — подколол его я.

— Горе мне, — сказал Фермин. — Я изошел дымом. Я уже совсем не тот, что прежде.

— Все мы изменились.

Фермин с наслаждением лакомился фланом.

— Где-то я читал, что по сути своей мы никогда и не были такими, как прежде, и наши иллюзии — это всего лишь воспоминания о том, чего никогда не существовало… — промолвил Фермин.

— Так начинается роман Хулиана Каракса, — подсказал я.

— Верно. Как сложилась судьба старины Каракса? Вы не задумывались об этом?

— Думаю постоянно.

Фермин улыбнулся, вспоминая наши прошлые похождения. Указав мне на грудь пальцем, он состроил вопросительную мину:

— Все еще болит?

Я расстегнул пару пуговиц на рубашке и продемонстрировал ему шрам, оставленный пулей инспектора Фумеро, которая пробила меня когда-то насквозь в руинах «Ангела тумана».

— Иногда.

— Старые раны не заживают, так ведь?

— Полагаю, что заживают и вновь открываются. Фермин, посмотрите мне в глаза.

Ускользающий взгляд Фермина сфокусировался на моем лице.

— Вы можете рассказать, что все-таки с вами происходит?

Он замялся на мгновение.

— Вы знаете, что Бернарда беременна? — спросил он.

— Нет, — солгал я. — Вас именно это беспокоит?

Фермин покачал головой, доедая вторую порцию флана и выскребая чайной ложкой последние молекулы сахарной карамели.

— Она не хотела пока мне говорить, потому что боится, бедняжка. Что касается меня, то я стану счастливейшим человеком на земле.

Я пристально поглядел на него.

— Не стану вас обманывать, в настоящий момент со стороны вы совершенно не похожи на счастливчика. Вы нервничаете из-за свадьбы? Вам не по себе от того, что придется идти в церковь и все такое?

— Нет, Даниель. Правда в том, что я весь в предвкушении, пусть даже без священников не обойтись. Я каждый день готов жениться на Бернарде снова и снова.

— В чем же тогда дело?

— Вы знаете, что спрашивают первым делом у человека, собравшегося жениться?

— Имя, — ответил я без запинки.

Фермин медленно кивнул. До сих пор я совершенно об этом не задумывался, но теперь вдруг понял, с какой дилеммой столкнулся мой верный друг.

— Вы помните, Даниель, о чем я рассказывал вам несколько лет назад?

Я помнил превосходно. Во время гражданской войны в результате происков инспектора Фумеро, который до того, как сделать ставку на фашистов, служил наемным мясником коммунистов, мой друг угодил в тюрьму, где едва не лишился рассудка и жизни. Чудом уцелев и вырвавшись на свободу, он решил взять чужое имя, полностью стерев свое прошлое. Побывав одной ногой в могиле, он решил стать другим человеком и позаимствовал имя, которое прочитал на старой афише, объявлявшей о корриде на арене «Монументаль». Так появился на свет Фермин Ромеро де Торрес — человек, создававший свою жизнь с чистого листа изо дня в день.

— Вот почему вы не захотели заполнить документы в викариате, — промолвил я. — Причина в том, что вы не можете воспользоваться именем Фермина Ромеро де Торреса.

Фермин подтвердил мою догадку.

— Послушайте, я уверен, что мы найдем способ сделать вам новые документы. Помните лейтенанта Паласиоса? Он уволился из полиции и теперь преподает физкультуру в колледже в Бонанова. Но порой он наведывается в наш магазин поболтать о том о сем. Однажды он обмолвился, что ныне сложился весьма обширный черный рынок документов, обслуживающий тех, кто провел годы в эмиграции и теперь желает вернуться в страну. По его словам, он лично знаком с одним печатником, владельцем мастерской неподалеку от казарм Атарасанос, у которого есть хорошие связи в полиции, и за сотню песет он выправит кому угодно любое удостоверение личности и зарегистрирует его как положено.