Я как сейчас помню то раннее утро, когда отец впервые повелменя на Кладбище Забытых Книг. Стояли первые дни лета 1945 года. Мы шли поулицам Барселоны, накрытой пепельным небом, и мутное солнце жидкой медьюрастекалось по бульвару Санта-Моника.

— Даниель, ты никому не должен рассказывать о том, чтосегодня увидишь, — предупредил меня отец. — Даже твоему другу Томасу.

— И маме? — спросил я полушепотом.

Отец вздохнул, заслонившись от меня своей неизменнойгрустной улыбкой, которая делала сумрачным его лицо.

— Ну что ты, — ответил он, потупив взгляд. —От нее у нас нет секретов. Ей все можно рассказывать.

Мать умерла сразу после гражданской войны, во время вспышкихолеры. Мы похоронили ее на кладбище Монтжуик, в день, когда мне исполнилосьчетыре года. Помню, весь день и всю ночь шел дождь, и я спросил у отца: «Неботоже плачет?» — и он не смог мне ответить: его подвел голос. Шесть лет спустяотсутствие матери, все еще зияло в моем сердце, как беззвучный крик, который ятак и не научился заглушать словами. Мы с отцом жили в небольшой квартирке наулице Санта-Ана, неподалеку от церковной площади. Квартира располагалась надунаследованным от деда магазином, торговавшим антикварными изданиями иподержанными книгами, заколдованным царством, во владение которым, как полагалмой отец, в один прекрасный день должен был вступить я. Я вырос среди книг,находя незримых друзей на рассыпавшихся от прикосновения ветхих страницах, чейзапах до сих пор хранят мои руки. С того времени у меня появилась привычка:сквозь сон, в полутьме спальни, рассказывать матери о том, что произошло задень, как дела в школе, что нового я там узнал… Я не мог слышать ее голос иличувствовать прикосновение, но исходившие от нее свет и тепло пульсировали вкаждом уголке дома, и с верой, естественной для человека, чьи годы можнопересчитать по пальцам рук, я представлял, что, когда, закрыв глаза, зову ее,она слышит меня оттуда, где теперь обретается ее душа. Я знал, что отец тожепорой слышал меня из гостиной и тихо плакал.

Помню, однажды июньской ночью я проснулся на рассвете отсобственного крика. Сердце колотилось так, будто душа рвалась вон из груди,чтобы взбежать по какой-то неведомой лестнице. Прибежал встревоженный отец,взял меня на руки и попытался успокоить.

— Я не могу вспомнить ее лицо. Я не помню маминоголица, — задыхаясь, лепетал я.

— Не бойся, Даниель. Я буду его помнить за нас двоих.

В полусвете мы смотрели друг на друга, пытаясь найти слова,которых не существовало. Тогда я впервые понял, что отец стареет и что егозатуманенные и опустошенные глаза смотрят только назад. Он потянулся кзанавеске и впустил в комнату тихий утренний свет.

— Давай, Даниель, одевайся. Я должен тебе кое-чтопоказать.

— Сейчас? В пять утра?

— Некоторые вещи видны только в сумерках, —произнес отец, улыбаясь мягкой, загадочной улыбкой, которую, возможно,позаимствовал из какой-нибудь книги Александра Дюма.

Когда мы вышли из дома, безлюдные улицы все еще тонули втумане. Мерцающий свет фонарей на бульваре Лас-Рамблас обозначал лишь егоконтуры, покуда город постепенно пробуждался от сна, утрачивая акварельнуюразмытость. Дойдя до улицы Арко-дель-Театро, мы направились к кварталу Раваль,под аркаду с небесно-голубым сводом. Я следовал за отцом по узкому проходу,скорее напоминавшему шрам, пока отсветы бульвара Лас-Рамблас не осталисьпозади. Окна и карнизы отражали косые утренние лучи, скользившие поверх все ещетемных тротуаров. Наконец отец остановился перед резным деревянным порталом,потемневшим от времени и сырости. Перед нами возвышалось строение, напоминавшееразвалины заброшенного дворца, где мог бы располагаться музей отзвуков и теней.

— Даниель, ты никому не должен рассказывать о том, чтоувидишь сегодня. Даже твоему другу Томасу. Никому.

Дверь открыл человечек с седой шевелюрой и птичьими чертамилица. Его орлиный глаз неподвижно уставился на меня.

— Здравствуй, Исаак. Это мой сын, Даниель, —сказал отец. — Скоро ему исполнится одиннадцать, и рано или поздно именноон станет хозяином моей лавки. Ему пора познакомиться с этим местом.

Тот, кого звали Исааком, кивком пригласил нас войти. Водворце царил голубоватый полумрак, в котором едва угадывалась мраморнаялестница и галерея, расписанная некогда фресками, изображавшими ангелов ихимер. Мы проследовали за нашим провожатым по дворцовому коридору и вошли вкруглую залу, где царил церковный полумрак, из-под купола которой в окна билиснопы солнечного света. От пола до самого верха вздымался лабиринт полок,забитых книгами; их расположение напоминало расположение сот в улье, спроходами, ступенями, плитами и мостиками; это было нечто вроде огромнойбиблиотеки с хаотическим нагромождением книжных полок. Разинув рот, я посмотрелна отца. Он улыбнулся и подмигнул мне:

— Добро пожаловать на Кладбище Забытых Книг.

По этажам и переходам библиотеки бродило несколько фигур.Некоторые издали приветствовали нас, и я узнавал в них кое-кого из отцовскихколлег — букинистов. В глазах десятилетнего ребенка это было похоже на тайноебратство — алхимиков, участников тайного заговора, творимого за спиной ничегоне подозревающего мира. Отец опустился передо мной на колени и, глядя мне прямов глаза, тихо заговорил голосом таинственным и доверительным.

— Это заповедное место, Даниель, святилище. Каждыйкорешок, каждая книга из тех, что ты видишь, обладает душой. В ее душе живутдуши тех, кто книгу писал, тех, кто ее читал и жил ею в своих мечтах. Каждыйраз, когда книга попадает в новые руки, каждый раз, когда кто-то пробегаетвзглядом по ее страницам, ее дух прирастает и становится сильнее. Много леттому назад мой отец привел меня сюда, и это место уже тогда несло на себепечать времени. Может быть, оно было таким же древним, как сам город. Никомудоподлинно не известно, кто и когда его создал. Скажу тебе лишь то, что мнесказал отец. Когда исчезает какая-нибудь библиотека, когда закрывается книжныймагазин, теряется или предается забвению какая-нибудь книга, мы, хранители, тоесть те, кто обретается в этих стенах, уверены: эта книга обязательно попадетсюда. Здесь затерявшиеся во времени страницы, о которых никто не помнит, обреливечную жизнь в ожидании того дня, когда наконец явится читатель, которыйвдохнет в них новую душу. В магазине мы продаем и покупаем книги, но вдействительности ни одна из них никому не принадлежит. Каждая книга, которую тыздесь видишь, когда-то была чьим-то лучшим другом. Теперь у них не осталосьдрузей, кроме нас, Даниель. Ну как, ты сможешь хранить эту тайну?

Мой взгляд затерялся в безграничном пространстве,наполненном волшебным светом. Я кивнул, и отец улыбнулся:

— Знаешь, что самое интересное?