ни в коем случае не убить? Так было задумано или дрогнула рука? Или боярыня Головина с кем-то сговорилась?..

На ноги мне попытались надеть сапоги — не рваные, но их все равно под одеждой было не видно, — но пришлось снова наматывать расписную ткань. Я смогла извернуться и взглянуть на свои ноги: нормально ли, что я так отекаю, и что делать, скорее всего, ничего, ждать родов и надеяться, что эти проблемы решатся сами собой…

Готова к церемонии я оказалась часа через два после того, как меня занесли в баню — судя по тому, что за окном рассвело, а я окончательно отошла от пара. Женщины, одевавшие меня, тоже то и дело выходили и возвращались в такой же подранной одежде, не настолько богатой, разумеется, но Наталья явно собиралась меня сопровождать — ее душегрея была бывшей боярской, изрядно поношенной, а не художественно изорванной, как моя. Мы вышли — крутых ступеней больше не было, но меня поддерживали — в пасмурный, полный сугробов в половину моего роста день, и деревья, укрытые снегом так, как я никогда не видела, склоняли ветки.

Боярские палаты были каменными и белыми. Здесь снаружи все было белое — то, что не было серым и черным. Два цвета, летом, наверное, буйство красок, а сейчас все как в черно-белом кино и редкие красные — ненавижу уже этот цвет — вкрапления. К палатам несуразно лепились постройки — деревянные и кирпичные, ставили их вразнобой и в разное время, я различила и похрюкивание свиней, и мычание коровы, и даже истерическое кудахтанье кур. Вероятно, у кур был повод паниковать, поскольку кое-кто из них должен был сложить свои головы под топором повара и украсить собой поминальный стол.

Возок, про который говорила Наталья, ждал меня неподалеку от крыльца. Небольшая кибиточка, вся закрытая, на полозьях, запряженная парой сытых, лоснящихся лошадей. Меня усадили, укрыли мехом, Наталья пристроилась рядышком, и возок тронулся.

Ехал он мягко. На лошадях здесь то ли не было колокольчиков, то ли их сняли — похороны не повод для радости. Я попыталась выглянуть в окно — с первого раза не получилось отодвинуть деревянную ставенку, затем мне удалось проделать щель. Мне было интересно…

Несмотря на то, что я любила своего мужа, как говорят.

Большой город. Столичный, возможно. Людей немного, улицы засыпаны снегом, уже укатаны, пару раз я видела огромные сани с крепкими, рабочими лошадьми, и пару раз — такие же, как мой, возки. Шли куда-то закутанные бабы и мужики, у некоторых в руках были пышущие жаром подносы с выпечкой или же самовары. И всюду — белые с красным узором боярские и купеческие дома и хаотичные пристройки вокруг. А вот церквей или иных строений, посвященных местным божествам, я не заметила.

Наталья ерзала, всячески пытаясь привлечь мое внимание. Я наконец закрыла окошко и повернулась к ней.

— Чего тебе? — недовольно спросила я. — Знаешь, нет, были у боярина враги?

— До владычицы бы тебе съездить, матушка, — серьезно и торопливо ответила она, вероятно, опасаясь, что я опять начну смотреть на улицу вместо того, чтобы обсудить важное. — Боярин-то батюшка один из тех, кому владычица бороду оставить позволила да платье позорное не повелела носить. Может, разжалобишь ее, так и отрядит она кого поумнее-то на дознание. Что этот дьяк вчера пришел — гладко выбрит, воротник как у чучела. Будет он злочинца искать?

Ум от наличия бороды не зависит… Но насчет визита к императрице Наталья права. Если та была заинтересована в моем муже, а ведь и дьяк ссылался на какой-то относительно новый указ его авторства?..

— Он, поди, еще и дворянство-то выслужил, — Наталья совсем перекосилась. — Речь-то простая, только что расшаркиваться выучился. Ай, не будет от него проку, матушка. В шею его гнать от дома проси.

А не потому ли ты так усердствуешь, что опасаешься умного человека, заслужившего личное дворянство отличной службой?.. В знакомой мне истории был такой царь, и бороды рубил, и почести по делам воздавал. Правда, Петр Первый не был магом…

— Тогда почему он пришел? — резонно возразила я. — Ты место свое знай, холопка.

— Час морий, вот и пришел! — кипятилась Наталья. — А кто придет в морий час? Матушка с головой непокрытой, а он смотрит. Это все почему? Потому, что владычица, дай ей Пятеро долгих лет и силы ее великой, от исконной одежи и сути нашей исконной отвратилась да дворянам воли много дала. Видано ли, чтобы владычица голову не покрывала? А она ведь как и ты, матушка, вдова.

А вдова на престоле в знакомой мне истории тоже сидела. Лихо так вскочила, надо сказать, и супруг ее прожил после этого неделю, не больше. С кем же мне придется иметь дело здесь? Мало того, что с личностью довольно сильной и властной, судя слишком явным параллелям с Петром, еще и с ведьмой.

Дозволено ли так ее называть, или, если я не сдержу язык, даже следствия никто устраивать не будет, казнят прямо там, на месте, перед троном, через отсечение головы?

Возок остановился, открылась дверь, кто-то снаружи, из белого утра, подал мне руку, и я, ступив из возка, по колено провалилась в глубокий снег.

Меня окружали низкие, высотой чуть больше человеческого роста, строения — белые, со стрельчатыми окнами; повсюду, если не считать того, что можно было назвать дорожкой, если бы она была протоптана, заботливо раскидали свежий лапник. К строениям стекались люди — но с другой стороны, не с той, с которой подъехал мой возок, а за руку меня держал представительный старик в темно-синем платье.

Нет, в рясе, поняла я. Это священник. На голове у него была тиара с медвежьей головой — это церковь, посвященная Милостивой. Я приехала проводить в последний путь своего усопшего мужа. Убитого мужа, и кто из тех, кто явился сюда с той же благочестивой целью, что и я, знает о том, что он убит?

Наталья обежала возок, подхватила меня под вторую руку, и мы втроем — я, священник и Наталья — попытались прошествовать к церкви. До того прошел по условной тропинке к моему возку один священник, кое-как примяв снег, и я, конечно, заваливалась в сугробы. Раздался колокольный звон, не тот, какой я слышала вчера, когда налетели моры, а гулкий, как из колодца, торжественный и медленный. Каждый новый удар следовал только тогда, когда от прежнего затихало эхо.

Афонька, проворный низкорослый мужичок, соскочил с козел, обогнул нас и быстро пробежал до открытой двери в церковь, вернулся обратно и