— Во–первых, вы сами, пан Тадеуш, торопили меня с покупкой этого участка. Во–вторых, я уже перечислила задаток и получила ее подпись на заявку о праве первенства па приобретение участка. А в–третьих, что произошло со вчерашнего дня?

— Вот именно, все эти сплетни и пересуды… учитывая возможное злословие…

— Какое еще злословие?!!!

— Как какое? Разве вы не знаете? — удивился пан Тадеуш. — Разумеется, все это сплошная ерунда, но ведь начинают будоражить людей, хотя, возможно, это сильно сказано, могут начать будоражить людей, а злословить да перешептываться уже начали… ну, насчет того, что якобы вы, пани Иоанна, как‑то замешаны в смерти Вайхенманна…

Естественно, после визита двух сотрудников следственной группы я ни чуточки не удивилась, зато поняла, чем объясняется занимаемое мной почетное первое место в списке подозреваемых. Мало того что негативное отношение к погибшему, так еще и материальная выгода…

— Кто такую глупость выдумал?

Пан Тадеуш был явно шокирован.

— Ну не я же… Откуда мне знать? Но полиция допрашивала меня в качестве вашего агента, и, похоже, не меня одного…

— Да, да, не огорчайтесь, меня они тоже допрашивали.

— Как, уже? Ой, боюсь, слишком многим говорила пани о своем отношении к покойному, а поскольку теперь он еще собирался взяться за «Крестоносцев» Коссак–Щуцкой…

Хорошо, что я остановила машину, ведь такое известие неизбежно бы привело к автокатастрофе.

— Повторите, за что этот подонок собирался взяться? — слабым голосом попросила я, не очень доверяя собственным ушам.

— За «Крестоносцев».

— Пан Тадеуш, вы, часом, не пьяны? Или мне уже слышится невесть что… Так что вы сказали?!

— Как это, неужели вы не знали?

— Меня же не было здесь.

— А, возможно, поэтому. Он уже начал подготовку и вел переговоры…

— Нет, это уже слишком! За «Крестоносцев»? Богом клянусь, будь он еще жив, я бы собственными руками прикончила его! Где он живет?

— Так ведь он уже мертв!

— А я в этом не уверена! Трупа его я не видела! Вы видели? Собственными глазами?

— Нет, но…

— Где он живет?!!!

Совершенно сбитый с толку и оробевший, пан Тадеуш, заикаясь, пояснил, что жил покойный недалеко от меня, в том же Вилановском парке, на улице». Вот позабыл, Выгода, что ли… Только удивляется, зачем мне улица, ведь тело уже там не лежит.

— Забрали?

— Конечно, сразу же.

— Жаль. Стоило бы созвать парочку футбольных фанатов, чтоб на его трупе отплясали по случаю победы в каком‑нибудь престижном матче. А, допрашивая вас, полиция не поинтересовалась, как я могла пришить его на расстоянии?

— Вам совсем не обязательно было делать это лично. И вообще… Может, разрешите, я заеду к вам, слишком уж скользкая эта тема…

В зеркальце заднего обзора я вдруг увидела двух женщин в полицейских мундирах, проверяющих билетики у водителей машин на стоянке. И они были уже недалеко от меня. С ума сойти!

Дав пану Тадеушу разрешение заехать ко мне и попросив сделать это поскорей, прямо сейчас, ибо я как раз еду домой и буду там через полчаса, я все же успела сорваться с места для инвалида под самым носом контролеров.

Овладевшее мною упорство было сильнее осторожности, сильнее меня. У меня был старый адрес Эвы Марш, на Чечота, а вдруг удастся что‑нибудь узнать. Помню, улица Чечота была по правой стороне, и как‑то смутно помнилось, что найти ее нелегко. Мне предстояло пробиться до Аллеи Неподлеглости, далее проскочить по улице Мандалинского… Однако Пулавская оказалась так забита пробкой, что пришлось свернуть в Нарбутта, а уж глупее ничего не придумаешь. Извиваясь по улочкам одностороннего движения, я все же могла бы добраться до Казимировской, однако уже за Вишневой опять угодила в пробку. Нетипичную. Что‑то произошло, полицейские, две машины скорой, две слегка побитые машины, рулетки и толпа. Выскочить задом нельзя, за мной уже тормозили те, кто увязался следом, не одна я такая умная, решившая объехать пробку на Пулавской — значит, приходится ехать вперед… Объезд займет не меньше получаса, а у меня совсем не осталось времени. Принялась оглядываться, а вдруг удастся как‑нибудь задом добраться до Вишневой, пускай поеду в противоположную сторону, но лучше уж так, чем вообще никуда. Полиция проявила понимание и даже некоторое снисхождение, гаишники принялись всеми способами избавляться от лишних машин, которые внезапно съехались здесь, стихийно затрудняя им работу. Ожидая, когда очередь дойдет до меня и не зная, чем заняться, я опустила стекло в окошке, желая расспросить, что тут произошло и как несчастные машины могли столкнуться. Может, въехали в экскурсию туристов, но откуда вдруг туристы на Нарбутта?!

Зеваки, как всегда, принялись охотно объяснять, что случилось — зеваки всегда разговорчивые, и у каждого своя версия. Выскочил какой‑то, не какой‑то, а какая‑то, и если бы так не мчался, вот я и говорю — баба, так мчаться только баба может, вон из тех дверей выскочила, глядите, и на мостовую, прямиком под машину. Так потому, что ездят как сумасшедшие, лихачи проклятые!.. Какие сумасшедшие, тащились как на похоронах, а она сама прямо им под колеса, он свернул и тюкнул вторую машину. И выходит, она попала сразу под две машины. Да, совсем насмерть ее задавило. Да ничего ей не сделалось… Голова вдребезги, руки–ноги раздавленные… И всего‑то отделалась парой синяков, только колготки разодрала, да шляпка слетела… Ничего подобного, у нее вообще никакой шляпки не было, сама, без помощи, на ноги встала и пошла в скорую. А была‑то пьяным–пьяна!.. Сами вы, пани, пьяны, трезвая она была как стеклышко, бежала и кричала. Факт, орала, что твой микрофон, дескать, ее кто‑то вытолкнул. И еще о трупе вопила! И о бандитах! И тут как грохнуло — и больше не слышали, что еще кричала. Вроде как взрыв, и теперь уже все кричали…

Поди разберись, что тут на самом деле произошло. Вроде, одна баба и две кареты скорой помощи. С чего бы вдруг столь неслыханная щедрость нашей службы здравоохранения? Минутку, вроде бы вторая скорая ехала передо мной, или это другая? И кажется, такая, на которой перевозят трупы…

На повороте в Вишневую мне удалось задать вопрос полицейскому, который уже справился с движением на отведенном ему участке и отирал кулаком пот со лба.

— Оба водителя невиновны! — твердо заявил он. — И у обоих реакция отличная. Вот так броситься под две машины — это же большое искусство…

— Она что же, самоубийца?

— Да где там, на труп наткнулась, войдя в дом, — просто истерика.

— А что за труп? — ковала я железо, пока горячо. — У меня в том доме знакомые, — придумала я, конечно.

— То ли художник, то ли артист… в этом роде. Евгениуш Држончек. Знаете такого?

— А… Это не он.