Несколько секунд они жгли друг друга глазами. Явно собиравшийся кликнуть добровольцев, сержант засек их противостояние и замолчал, с любопытством глядя то на одного, то на другого.

Двир сплюнул под ноги, шагнул вперед и ловким движением вскинул на спину канистру:

– Я возьму воду… – сказал он и снова презрительно цыкнул слюной.

И хотя ни один мускул не дрогнул в лице Дмитрия, изнутри его взорвало.

И этот городской еще будет перед ним выпендриваться и героя изображать! Попахал бы разок в поле!

Он ухмыльнулся, глядя прямо в глаза Двиру, и сказал:

– А мне нравится миномет, если никто не возражает, я, пожалуй, возьму… и плиту тоже.

В глазах Двира мелькнула досада, в глазах сержанта – уважение.

Сзади кто-то прошептал:

– Только посмотрите на этого придурка…

Автобус затормозил, издав протяжный визг. Дмитрий боднул головой стекло и проснулся.

– Кибуц Дан! – крикнул водитель в проход между сидениями, – Приехали!

Дмитрий поднялся, притопнув затекшими ногами. Подал руку матери, помогая сойти. Следом выпрыгнул Зюня, огляделся и тут же картаво прокомментировал:

– Как кгасиво!

Дмитрий полез на крышу отвязывать узлы и чемоданы. Водитель помог спустить багаж на землю, уселся обратно в кабину и махнул рукой, автобус покатил на запад, туда, где желтела гряда галилейских гор.

На дорогу опустилась тишина, вокруг, сколько хватало глаз, тянулись зеленые поля и дикие заросли шелковицы.

Зюня уже потянул спелые черные ягоды в рот и весь перемазался.

От шоссе отходила, прячась среди деревьев, грунтовка.

– Нам туда? – Спросил Дмитрий.

Мать промолчала, раздумывая, в этот момент из-за деревьев выкатился смешной полный человечек в рубашке цвета хаки и выгоревшей панаме. Перед собой человечек катил тачку на дутом резиновом колесе.

Завидев их, толстяк замахал рукой и перебежал шоссе.

– Вы Фридманы? – отдуваясь, поинтересовался он.

Дмитрий кивнул. Человечек стянул панаму, обнажив влажную розовую лысину, учтиво поклонился маме, после чего протянул Дмитрию ладонь.

Ладонь, несмотря на кажущуюся пухлость, оказалось жесткой и мозолистой, а рукопожатие крепким.

– Я Сорин, – представился кибуцник, – из канцелярии. Пойдемте, мы вас ждем.

Они погрузили вещи в тачку, Дмитрий сунулся было помочь, но Сорин энергично отмахнулся и взялся за ручки.

Весь их недолгий путь Сорин трещал без умолку, когда подошли к аккуратному одноэтажному домику с вывеской, они уже знали, что кибуц был основан перед войной выходцами из Румынии, и что он, Сорин, один из них.

Рядом с кибуцем течет река, которая орошает поля, на полях выращивают овощи, фрукты и еще хлопок. Во время Войны за Независимость сирийцы три раза штурмовали кибуц, но все три попытки местные отбили.

Маму и Зюню вселили в отдельную комнату рядом с медпунктом. Вообще-то дети здесь жили отдельно, но Сорин сказал, что Зюня еще мал, и переселять его в "дом детей" нужно постепенно.

Перетаскав все вещи, толстяк повернулся к Дмитрию:

– Ну-с… молодой человек… теперь займемся вашей пропиской.

Они пересекли большую лужайку, прошли мимо столовой, из окон которой доносился аппетитный запах.

Сорин потянул носом, причмокнул и сообщил:

– На обед будет борщ! Знаешь, – повернулся он к Дмитрию, – рецепт борща по-румынски?

Дмитрий пожал плечами.

– Пункт первый – украсть кастрюлю! – Толстяк заразительно захохотал собственной шутке, и Дмитрий тоже улыбнулся.

– А вот и твой новый дом, – Сорин ткнул пальцем-сосиской в длинный барак, выстроенный из массивных каменных блоков.

Распахнув дверь, он пропустил Дмитрия вперед.

Внутри барак напоминал казарму. Длинные ряды кроватей и шкафчиков разделялись листами фанеры. За каждой загородкой помещались две кровати.

Внутри никого не оказалась. Но веселые голоса мальчишек доносились снаружи.

– Наверное, мяч гоняют, – сообщил Сорин, останавливаясь у третьей загородки слева. Половина загородки была явно жилая, мятое одеяло топорщилось на кровати. На тумбочке были навалены тетрадки и учебники. С потолка свисала на нитке модель самолета с голубыми звездами на крыльях.

Правая кровать была аккуратно застелена, а за приоткрытой дверцей шкафчика виднелись пустые полки.

– Ну вот, – Сорин улыбнулся, – с новосельем. Обживайся. Если что понадобится, меня можно всегда найти в канцелярии.

Когда румын ушел, Дмитрий сунул чемодан под кровать, скинул ботинки и растянулся на одеяле. День выдался длинный, полный впечатлений. Голова гудела.

Из-за переезда на новое место Дмитрий не переживал, жаль только пришлось расстаться с Минькой, но здесь наверняка найдутся нормальные ребята. Он зевнул и принялся изучать модель самолета, лениво качавшуюся над кроватью соседа.

Хищный силуэт был знаком с детства – сто девятый "мессер". Только здесь в Израиле он назывался Авия и являлся не слишком удачным гибридом фюзеляжа от "мессершмидта" и двигателя от "хенкеля".

Как-то незаметно Дмитрий задремал.

Когда он проснулся, в бараке было шумно. Галдели за перегородками детские голоса. Взрослый мужской голос что-то строго выговаривал.

Дмитрий сел на кровати и провел руками по заспанному лицу. По коридору кто-то пробежал, стрельнув глазами, тут же шумно затормозил, и задним ходом вернулся, с любопытством уставившись на Дмитрия. Это был белобрысый мальчишка, такого же возраста.

– Новенький, что ли? – заговорил мальчишка, смешно топорща белесые брови.

– Ага, – отозвался Дмитрий.

– Это моя кровать, – он кивнул на противоположную сторону и добавил, – и самолет мой, ты руками лучше не трогай, развалится.

Дмитрий кивнул и протянул руку:

– Дмитрий!

Белобрысый хлопнул его по ладони:

– Адам! Акива предупреждал, что ты приедешь.

– Акива?

– Ну… воспитатель, – белобрысый высунулся в коридор и замахал руками.

По полу загрохотали тяжелые шаги, и в проеме возник высокий крепкий парень в шортах и рубашке защитного цвета, обутый в облезлые солдатские ботинки.

– Проснулся, соня! – Широко улыбнулся парень, – Давай знакомиться. Я Акива!

Дмитрий пожал большую, твердую, как доска ладонь.

За спиной Акивы замелькали любопытные детские лица.

Казалось, воспитатель заполнял собой все свободное пространство загородки от пола до самой болтавшейся на нитке модели. Голос у него тоже соответствовал фигуре, трубный и грохочущий так, что слышно было в каждом закутке барак.