Нина Федоровна вышла из лифта на первом этаже. У них хороший подъезд, чистый. Но это опять же явление временное, пока живут все свои. Скоро начнут помирать старики, и наследники станут сдавать освободившиеся квартиры в наем. Достаточно одной такой квартиры – и все, прощай чистота в подъезде. Постепенно, одна за одной (достаточно быстро; ведь что такое десять – двадцать лет даже в масштабах человеческой жизни? Ничто. Один миг) квартиры будут освобождаться от прежних владельцев, и их подъезд очень скоро превратится из московского в кавказско-среднеазиатский. И от осознания этой необоримой жизненной тенденции ей тоже почему-то делалось грустно и тоскливо. Казалось бы, какое ей дело до того, что будет после нее? Ан нет… Скребут почему-то кошки на душе.

Нина Федоровна вышла на улицу и невольно поежилась. Не от холода, нет. От хмурого осеннего неба, от влажных черных деревьев, от облетевшей желтой листвы, яркими кляксами прилипшей к мокрому асфальту. Поздняя осень. Вот-вот полетят из свинцовых пузатых туч белые мухи.

– Здравствуй, Федоровна. В булошную собралась?

Это Зина с третьего этажа. Работала в технологическом отделе. Вот уже сорок лет, как Нина Федоровна с ней чуть ли не ежедневно здоровается. Говорит она по-московски – «булошная». Так теперь и не говорит никто, да и булочных уже не осталось.

– Здравствуй, здравствуй… Нет, в собес. Пенсию пересчитывать.

Нина Федоровна знала, что нынче эта контора называется как-то иначе – длинно и вычурно, но не считала для себя нужным запоминать подобные идиотизмы. А собес – он и в Африке собес.

Соседка хмыкнула.

– Ну, удачи тебе. Вязание с собой взяла?

Нина Федоровна похлопала рукой по сумке.

– Книжку. Главное – стул свободный занять, а ждать я готова хоть до морковкина заговенья.

Нина Федоровна вышла из своего двора не торопясь, спокойно дошла до остановки. Ждать практически не пришлось. Восемьдесят второй автобус, которого порой можно прождать и полчаса, подъехал к остановке одновременно с нею. Она поднялась в салон через переднюю дверь, прошла через турникет валидатора и сразу же села на свободное место. Народу в салоне было немного, да и вслед за ней поднялось человека четыре, не больше.

Какое-то время, остановки две-три, она по инерции предавалась грустным раздумьям о бренности бытия и тщете человеческих дел и усилий, нахлынувшим на нее сегодня почему-то с раннего утра, но в определенный момент вдруг ощутила затылком чей-то пристальный взгляд. Нина Федоровна не оборачивалась, ей это было не нужно. Это перенасыщенным гормонами молодицам и скатывающимся в шизофрению старушкам все кажется, что за ними кто-то наблюдает. Ей же не казалось, она знала. Ведь уж в чем, в чем, а в области сверхчувствительности она была профессионалом. Она чувствовала, что смотрит на нее мужчина. Молодой, лет тридцати – тридцати пяти.

Народу в салоне становилось все больше, держать ее постоянно в поле зрения, видимо, становилось все труднее, ибо угол падения этого взгляда время от времени менялся, а порой взгляд и вовсе ненадолго пропадал.

Установить факт слежки, провериться, вычислить следящего, тем более с ее-то способностями, труда для нее не представляло. Ведь недаром она проработала пять лет в 1-м ГУ КГБ СССР, ныне именуемом «внешняя разведка». Была она, конечно, не на оперативной работе, но с азами знакома не понаслышке. Да и потом, уже в лобовской фирме, о безопасности помнить приходилось постоянно. И хотела бы забыть, да Лобов не позволял.

Нина Федоровна поднялась со своего места и протиснулась к средней двери. Автобус остановился, открылись средняя и задняя двери. Она исхитрилась пропустить всех желающих и последней стала спускаться сама. Но в критический момент, уже опустив одну ногу на асфальт, вдруг передумала и резко поднялась в салон. Водитель, с раздражением наблюдавший за чокнутой теткой, застрявшей в средних дверях, тут же двери захлопнул, едва она прянула внутрь салона. Нина Федоровна с улыбкой наблюдала, как на остановке засуетился молодой человек в кожаной куртке, только что вышедший из автобуса. Средняя и задняя дверь были закрыты, и он бросился к передней, через которую сейчас проходила посадка. Он уже поднялся на нижнюю ступеньку, когда Нина Федоровна нажала кнопку звонка. Водитель, проклиная на плохом русском сумасшедшую старуху, толком не знающую, что же ей нужно, открыл среднюю дверь. Нина Федоровна совсем по-молодому сбежала вниз. Двери захлопнулись, и автобус наконец отъехал от остановки.

Нина Федоровна стояла и, улыбаясь, в упор рассматривала молодого человека, в последний момент успевшего соскочить с подножки. Тот смутился, резко развернулся и быстрым шагом зашагал прочь, свернув в первый же проулок. После этого улыбка исчезла с ее лица, и она направилась к подъезду собеса. Это слежка. Знать бы еще – чья. Неплохо было бы также определить, почему она появилась. Молодого человека она конечно же смутила и, может быть, даже слегка испугала, но это баловство, не более того. В самом же факте слежки ничего хорошего нет. Значит, где-то они прокололись. Слава богу, с Лобовым она не контактировала с тех самых пор, когда они съехали с «Микродвигателя». А слежка появилась недавно, это точно. Не может такого быть, чтобы ее «водили» уже больше месяца, а она почувствовала это только сегодня. На Лобова, значит, они через нее выйти не могли. И на том спасибо. Хоть один отрадный момент обнаружился за все сегодняшнее отвратительное утро.

Нина Федоровна поднялась на второй этаж, нашла нужный кабинет и, заняв очередь, уселась на свободный стул. Ожидая своей очереди, она уже успела и книжку почитать, и все свои дела за последний год в памяти восстановить (в поисках возможного «прокола»), и провериться не единожды. Нет, в самом собесе ее не «пасли». Ждали, видимо, снаружи. Очередь ее продвигалась, но не так быстро, как хотелось бы. Просидеть здесь ей придется еще не меньше часа-полутора. Она было вновь взялась за свою книгу, но тут ее взгляд упал на идущую по коридору собеса женщину. «Так это же Галка Сорокина! – мысленно воскликнула она. – Хотя Сорокина – это ее девичья фамилия. Ее в школе еще дразнили – Сорока Галкина. А по мужу она… Пудовалова, вот!»

– Галя! – позвала она идущую к выходу женщину.

С Галкой они дружили еще со школы, потом на несколько лет потеряли друг друга из виду, но, будучи уже замужними, вновь восстановили отношения и дружили семьями. А когда Нина Федоровна начала работать на разведку, как-то само собой получилось, что все ее прежние контакты отпали и были утеряны. Так что с Галиной Сорокиной-Пудоваловой они не виделись лет двадцать пять.

– Нина! – радостно воскликнула та и полезла обниматься.

Тут как раз рядом с Ниной Федоровной освободилось место, и Галина плюхнулось на него…

За последние двадцать пять лет и у той, и у другой подсобрались новости, которыми можно было бы поделиться, но минут через пять Галина глянула на часы, ахнула и заявила:

– Ниночка, опаздываю! Знаешь что… Приходи ко мне завтра. – Она достала из сумочки очки, ручку и нацарапала на листке адрес. – Вот, я теперь здесь живу. Придешь?