слово. Как только каперское письмо оказалось у него в руках, он отплыл к Африканскому Рогу и приступил к выполнению порученной ему задачи.

Пятью неделями позже прибыл молодой Кортни, явно желавший присоединиться к борьбе с Эфиопией, и, подобно Канюку, он также купил каперское письмо. Неудивительно, что Кортни жаждал услышать все, что только можно, о войне и был очарован, обнаружив, что граф Камбре тоже играет свою роль. Грей ни на секунду не задумался о том, что интерес Кортни к графу так велик. Да и зачем ему это? Мусульманское дело должно было получить второй тяжеловооруженный военный корабль, с помощью которого оно установило бы полный контроль над всеми водами между Аравией и побережьем Африки. Как человек, который помогал добывать корабли, Грей будет пользоваться большим уважением, чем когда-либо.

Однако в данном случае Кортни снялся с якоря и погнался за шотландцем, даже не взглянув на него с вашего позволения, ускользнув, как неблагодарный, лживый, двуличный предатель, сражаясь за эфиопского императора и его генерала Назета. Выяснилось, что его истинным намерением все это время было стремление отомстить Канюку, которого он считал виновным в смерти собственного отца. Вскоре до Занзибара дошла весть, что Кортни нашел шотландца и вступил с ним в бой. Рассказывали, что Канюк, сражавшийся до последнего, был сожжен заживо и пошел ко дну вместе со своим кораблем "Чайка морей".

В прежние времена Грей мог бы подтвердить правдивость этого рассказа и открыть гораздо больше информации, к которой не было доступа обычному стаду. Но это было уже невозможно, потому что Кортни принялся преследовать, захватывать и топить арабские суда вверх и вниз по Красному морю, к ужасу людей, которые владели поврежденными судами и больше не могли извлекать выгоду из их груза. Теперь эти люди считали Грея, по крайней мере, частично, ответственным за свои потери и соответственно избегали его.

Каждая дверь в Занзибаре, или, по крайней мере, каждая дверь, которая имела значение, была захлопнута перед его носом, и Грей теперь знал не больше, чем самые низменные уличные сплетни или кофейные сплетни. Все, что он мог сделать, - это продолжать приходить сюда, во дворец магараджи, в надежде, что однажды его светлое, величественное и милосердное Высочество Садик-Хан-Джахан проявит сострадание к его бедственному положению и позволит ему выступить в свою защиту. Грей посмотрел вперед и увидел Османа, сводника женщин и маленьких мальчиков, с которыми он когда-то имел постоянные дела. Но он уже несколько месяцев не прикасался ни к одной из прелестных маленьких фантазий Османа, будь то мужская или женская. Осман - простой торговец мясом! - с сожалением пожал плечами и сказал, что больше не будет иметь дела с человеком с такой репутацией, как у Грея.

Грей кипел от злости, наблюдая, как Осман сплетничает с одним из охранников у ворот. Толпа людей, шум их умоляющих голосов и запах их немытых тел объединились в невыносимую атаку на его чувства. Грей уже давно жил в тропиках и подпал под влияние арабской одежды так же, как и религии, поскольку длинные ниспадающие одежды были намного удобнее, чем тяжелые камзолы из толстой шерсти, которые большинство англичан предпочитали носить, как будто совершенно безразличные к географическим и климатическим условиям. Тем не менее он вспотел, как свинья на вертеле, и температура у него поднялась еще выше, когда он увидел знакомого торговца кожей, Ахмеда по имени, давшего знак войти во дворец. Ахмед нес большую коробку, похожую на те, что дамы использовали для передачи своих головных уборов. Грей не обратил на это никакого внимания.

Через несколько минут в воротах появился еще один дворцовый чиновник и перекинулся парой слов с одним из охранников. Тут же в толпу бросились трое мужчин, отбивая мужчин и женщин с дороги длинными деревянными палками, когда они пробивались сквозь толпу. Вздрогнув, Грей понял, что они направляются прямо к нему. Он запаниковал и попытался убежать, но плотное давление тел было настолько сильным, что он не мог пробиться сквозь толпу, и внезапно он не только вспотел, как свинья, но и завизжал, как свинья, когда его схватили за руки и наполовину потащили, наполовину пронесли к воротам, а затем через них, прежде чем бесцеремонно уложить на богато украшенный кафельный пол.

Грей поднялся на ноги и увидел, что рядом с ним стоит тот самый чиновник, который вызвал Ахмеда. - Если вы подойдете сюда, эфенди, то Его Превосходительство в своей великой мудрости и милосердии желает поговорить с вами.’

Следуя за чиновником по прохладной тенистой галерее, сквозь которую виднелись сверкающие на полуденном солнце воды фонтана, Грей понял, что трое стражников, посланных за ним, следуют за ним по пятам. Они больше не несли своих посохов, но у каждого был коварно изогнутый ятаган, заткнутый за алый пояс.

Консулу Грею пришло в голову, что приглашение на аудиенцию к магарадже может оказаться не совсем тем благословением, на которое он надеялся.

Может быть, у Канюка и не было многих органов чувств в полном рабочем состоянии, но он все еще был вполне способен учуять крысу, когда та проходила прямо у него под носом. Этот языческий ублюдок Джахан что-то задумал, он был в этом уверен, но что именно? И как, во имя всего святого, ничтожный маленький человечек, работающий в кожаной одежде, вписался в планы магараджи?

Прежде чем он успел ответить на этот вопрос, в дверь постучали. - Войдите! - крикнул Джахан.’ и кто же вошел в комнату, похожий на огромный заливной пудинг, дрожащий от страха, как не сам консул Его Величества на Занзибаре? Канюк подождал, пока его коллега-британец поклонился магарадже и проскрипел: "Доброе утро, мистер Грей. Я не ожидал, что снова буду хлопать на тебя глазом.’

Канюк уже привык к сменявшим друг друга выражениям шока, отвращения и едва сдерживаемой тошноты (или даже выраженной тошноты в некоторых крайних случаях), которые вызывало его появление. Но смущение Грея было еще более абсолютным, чем у большинства людей. Его рот безмолвно открывался и закрывался, пока он тщетно искал хоть что-то подходящее, чтобы сказать, прежде чем он, наконец, задохнулся, - Но ... но ... ты же должен быть мертв.’

Канюк растянул остатки своих губ в нечто похожее на улыбку. - Очевидно, что нет. Очевидно, у Всевышнего все еще есть планы относительно меня в этом мире, а не в следующем.’

- Воистину, Аллах - всезнающий и милосердный, - сказал Грей, бросив