Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все же, как бы сильно она ни хотела, чтобы мужчины уважали ее, она также хотела, чтобы ее мужчина любил и желал ее, и да, хотя ей было неприятно признавать это, она хотела выглядеть красивой для него. Месяц назад, когда их обоих вызвали на военный совет, им удалось провести вместе один драгоценный час. Но даже несмотря на то, что они использовали каждую секунду, проведенную вместе, как можно лучше, и ее тоска по нему была утолена, по крайней мере на короткое время, напоминание об экстазе, который он мог вызвать в ней, только усугубило их последующее расставание. Она больше никогда не хотела, чтобы что-то встало между ними. Поэтому, хотя ее меч, доспехи и военные награды были уложены в багаж, который она собиралась взять на борт, сама Юдифь была одета в традиционное эфиопское платье из чистого белого хлопка, которое ниспадало до лодыжек. Подол, рукава и горловина были украшены полосами яркой вышивки с узором из золотых крестов. На шее у нее висели ожерелья из золотых и янтарных бусин, а в ушах - круглые золотые серьги с жемчугом.
Ее волосы были заплетены в косы, которые лежали близко к голове, и поверх них она надела головной убор, состоящий из двух тонко обработанных нитей жемчуга и золотых бусин. Один из них шел горизонтально вокруг ее головы и был соединен с другим, который шел сзади вперед, над ее макушкой. Маленькая золотая с жемчугом брошь в тон ее серьгам лежала в центре лба, чуть ниже линии волос, прикрепленная к обеим прядям и удерживающая их на месте. Наконец Юдифь накинула на голову и плечи шаль из белой льняной ткани в знак скромности. Наедине она была готова играть роль наложницы, но на публике, по крайней мере, ее репутация останется незапятнанной.
Она ехала в экипаже в порт Мицива, сопровождаемая отрядом императорской конной гвардии, все они были одеты в свои лучшие церемониальные мундиры, а на их копьях развевались вымпелы с изображением эфиопского Льва. Карета остановилась у причала, и стражники немедленно окружили ее по периметру, а толпа местных жителей бросилась разглядывать героиню своего народа, едва веря, что Великая Юдифь Назет, ставшая в их глазах почти мифической фигурой, может быть здесь, среди них, собственной персоной. Один из гвардейцев спешился и подошел к дверце кареты. Он открыл ее и потянул вниз несколько ступенек. Затем он отступил назад, чтобы все могли видеть Юдифь, когда она выйдет из кареты.
В самый последний момент, отчасти из-за того, что она ожидала, что ее прибытие привлечет толпу, а отчасти из-за того, что она хотела дать своим людям напоминание о славной победе, которой они все могли гордиться - ведь многие мужчины были в армии, которой она командовала, - Юдифь решила надеть пояс, несущий ее многочисленные почести. Когда она вышла на открытое место, ослепительный утренний солнечный свет озарил ее, а также золото, жемчуг, драгоценные камни и ярко украшенные эмалью и бериббонами медали и ордена, которыми она была украшена, так что казалось, что она сверкает и сияет больше как богиня, чем смертная женщина. Из толпы донесся звук - не столько радостный, сколько благоговейный вздох. Но хотя она улыбалась и махала людям, глаза Юдифь и ее сердце были отданы только одному мужчине.
Хэл Кортни ждал ее у подножия лестницы. Хотя он был капитаном боевого корабля, на нем не было никаких знаков отличия. Хотя он тоже имел право называться членом Ордена Золотого льва Эфиопии и имел звание рыцаря – Наутонье храма ордена Святого Георгия и Святого Грааля – отряда мореплавателей, чьи истоки лежали в средневековых рыцарях-тамплиерах, к которым он, как и его отец до него, принадлежал, - у него не было ни медалей, ни знаков отличия. Вместо этого он стоял перед ней, с волосами, стянутыми сзади простой черной лентой, одетый в свежевыстиранную белую рубашку, свободно заправленную в черные бриджи и расстегнутую на шее. Сверкающая ткань слегка колыхалась на легком ветру, время от времени намекая на худощавый, сильно мускулистый торс под ней. У бедра Хэла висела шпага - клинок из толедской стали, под рукоятью из золота и серебра, с большим звездчатым сапфиром на навершии, подаренный прадеду Хэла величайшим из всех елизаветинских адмиралов, самим сэром Фрэнсисом Дрейком.
Когда она посмотрела на своего мужчину, такого сильного, уверенного и энергичного, его лицо, которое выглядело почти суровым, когда она впервые увидела его, расплылось в улыбке, полной мальчишеского ликования, энтузиазма и беззастенчивого желания.
Юдифь твердо стояла на ногах в пылу битвы. В зале совета она держалась стойко против мужчин вдвое или даже втрое старше ее, которые возвышались над ней как физически, так и с трудом завоеванной репутацией. Ни они, ни ее враги никогда не пугали ее. И все же сейчас, в присутствии Хэла Кортни, она почувствовала, что ноги у нее подкашиваются, дыхание участилось, и ее вдруг охватило такое головокружение, что если бы он не шагнул вперед, чтобы обнять ее, она легко могла бы упасть. Она позволила ему обнять себя на секунду, позволив себе насладиться восхитительным чувством беспомощности, едва слыша одобрительные возгласы толпы или даже слова, которые Хэл произносил сквозь биение ее сердца.
Она смутно сознавала, что он ведет ее сквозь толпу обезумевших горожан, а гвардейцы впереди используют своих лошадей, чтобы проложить путь к пристани. Она услышала радостные возгласы в честь "Эль-Тазара" – Барракуды, ибо именно под этим именем Хэл стал известен, когда охотился на вражеские корабли. Затем она взяла Хэла за руку, когда он повел ее вниз по каменным ступеням, и сказал: "Будь осторожна, моя дорогая", когда она ступила