— Наш покойный отец радовался тому, что я не позволял данам превратить Румуа в пепелище, — ответил Луи. — Если собираешься убить меня, обязательно найди, кем меня заменить.

— Убить тебя? — переспросил Эберхард с почти искренним изумлением. — Я не собираюсь тебя убивать, брат мой. Как ты можешь так думать? Нет, наоборот. Я хочу, чтобы ты обрел жизнь вечную. Я, как и отец, боюсь за твою душу. И считаю, что тебе пора оставить греховное военное поприще. Скажи, ты когда-нибудь слышал о монастыре в Глендалохе? В Ирландии?

Вот в чем было дело. Эберхард не посмел бы расправиться с Луи, потому что тот был слишком популярен в народе и среди воинов. По крайней мере так позже решил Луи. Младшие сыновья обычно становились воинами либо священниками. Луи выбрал первое, а теперь брат собирался принудить его ко второму. В конце концов, такое уже случалось. Людовик Благочестивый сослал в монастырь двух своих сводных братьев, которые могли причинить ему хлопоты. Но они хотя бы остались во Франкии. Эберхард же хотел убедиться в том, что Луи окажется как можно дальше отсюда.

Две недели спустя Луи отправили в Глендалох, обучаться у монахов и переписывать древние рукописи в ожидании пострига. В монастыре он чувствовал себя, как рыба, попавшая на крючок, он бился, метался и пытался глотнуть воздуха. Из всех новоприбывших только он не нравился аббату. По правде говоря, его, непокорного и наглого, здесь едва терпели. В те редкие моменты, когда он молился, он просил Бога о том, чтобы его выгнали из Глендалоха и отправили обратно в Румуа. Но этого не случилось, и Луи догадался, что брат отправил в монастырь немало серебра, чтобы монахи продолжали терпеть присутствие Луи.

Долгим и извилистым был путь, который привел его сюда, на узкую улочку, где он, обнаженный, одинокий и несчастный, стоял под проливным дождем. Теперь его посетила новая мысль. Стремясь убраться подальше от меча Колмана, он оставил Фэйленд на милость ее разъяренного мужа. Когда речь шла о постели, Луи был жаден и тороплив, но когда ей понадобилась защита, он ускользнул прочь, как и положено трусу.

«Господи, я отвратителен, я раб, я ничтожество», — подумал он. Луи почувствовал, как по щекам потекли слезы, или, возможно, это был все тот же дождь. Он двинулся вдоль стены к воротам, ведущим на территорию монастыря, и его больше не волновало, увидит ли кто-то его наготу. Он был готов упасть на землю и медленно утонуть в грязи.

Луи спотыкался, увязая в мокрой глине, он погрузился в свое отчаяние так глубоко, что не замечал ничего вокруг. Поэтому внезапно окликнувший его голос заставил Луи подпрыгнуть от неожиданности.

— Брат Луи?

Он обернулся на звук. По ту сторону стены стоял отец Финниан, один из священников монастыря. С едва заметной улыбкой он поднял руку и расстегнул фибулу, удерживавшую на его плечах плащ.

— Возьми, брат Луи. Ты выглядишь так, словно плащ тебе не помешает.

Не успел Годи закрыть дверь, как Сутар снова ее открыл. Он шагнул внутрь и придержал створки. Из ветра и проливного дождя соткалась фигура с накинутым на лицо капюшоном длинного плаща, который мог быть какого угодно цвета, но сейчас казался угольно-черным. Человек прошел внутрь, и следом за ним в зал шагнул воин, который нес длинный шест. С шеста свисал штандарт с изображением ворона, и вода капала с него на пол. Затем вошли еще несколько хорошо вооруженных людей.

Человек в капюшоне поднял руку и стянул с головы промокшую ткань, открывая взглядам лицо с короткой, аккуратно подстриженной бородкой. Несмотря на малый рост и неприметную внешность, Кевин мак Лугайд, похоже, обладал немалой властью в той округе, которую ирландцы называли Киль-Вантань. Она являлась частью страны, известной как Лейнстер.

Торгрим двинулся навстречу Кевину, когда дверь вновь закрылась за последним из его стражников.

— Приветствую, — сказал он, протягивая руку, которую Кевин пожал.

Ирландец ответил что-то на родном языке, видимо тоже поздоровался. Харальд стоял рядом, но переводить его слова не стал.

Приблизился Сеган, который вел себя с Кевином более подобострастно, чем с Торгримом, и принял у ирландца плащ. Одежда под ним оказалась такой же мокрой, как накидка, но все равно ее роскошь бросалась в глаза: то был лучший наряд из всех, которые Торгрим до сих пор видел на Кевине, и он сделал вывод, что серебро течет в кошель гостя буквально со всех сторон.

Торгрим взял ирландца под локоть и подвел его к очагу. Сеган вновь возник рядом, чтобы подать рога с медом ему и Торгриму. Как хозяин, Торгрим и должен был проявить подобное гостеприимство, и он искренне желал устроить гостя поудобнее. Но не слишком. Если предстоят переговоры, пусть Торгрим будет наслаждаться сухой одеждой и теплом очага, в то время как ирландец останется промокшим и несчастным.

Кевин постоял у огня в молчании, глядя на пламя. Он придвинулся к нему так близко, как только мог, рискуя обжечься. Затем он сделал добрый глоток меда, повернулся к Торгриму и заговорил. Харальд, стоявший рядом с Торгримом, переводил:

— Он спрашивает: «Что ты думаешь об ирландской погоде в эту весеннюю пору?»

Кевин, ожидая ответа, чуть заметно улыбался.

— Скажи ему, что погода тут именно такая, какой я и ожидал от страны, заслуженно проклятой богами.

Харальд перевел. Кевин улыбнулся шире и заговорил снова.

— Он говорит: «Есть только один Бог, и Он действительно проклял эту землю», — перевел Харальд.

Торгрим улыбнулся и поднял свой рог, Кевин ответил тем же, и они коснулись их краями. Это была третья или четвертая их встреча, и каждая последующая оказывалась выгоднее предыдущей.

Первая состоялась всего через полтора месяца после того, как ирландская армия под командованием Лоркана мак Фаэлайна атаковала Вик-Ло и потерпела поражение. Лоркан был убит, как и десятки других, в том числе и большинство его командиров. Гримарр Великан, властелин Вик-Ло, тоже погиб. Кровавая схватка, длившаяся каких-то полчаса, привела к тому, что вся структура власти в этой части Ирландии взлетела в воздух и рассеялась, как мякина.

После той битвы норманны не видели ничего ирландского до тех пор, пока Кевин не подъехал к стенам Вик-Ло. Он приближался к валам с осторожностью, и сорок вооруженных всадников следовали за ним. Торгрима позвали на стену, как только стало ясно, что всадники направляются к форту. Он привел с собой Харальда и Берси. Торгрим не знал, что здесь нужно ирландцам, но у него имелись подозрения, которые он держал при себе. И хорошо, что держал, поскольку они оказались ошибочными.

Ирландская делегация остановилась на расстоянии чуть дальше полета стрелы, и Кевин начал переговоры нарочито властным тоном.