— Я не верю в судьбу. И вот опять ты заладил — принцепс-принцепс…

— Какое будущее ждало его самого? Того назареянина? — Плиний умело вернул разговор в нужное русло.

— Он упомянул об этом. Сказал, что однажды растворится в неизвестности, а потом весь мир заговорит о нем. Я предостерег его. Посоветовал обходить липкие сети тех, кто станет использовать и обманывать его. Назарет — прелестный уединенный уголок… не знаю, понимал ли назареянин вообще, на что способны люди. Сомневаюсь, что он видел, как распинают на кресте.

— А что же Ирод Агриппа?

— Ирод был с нами, когда назареянин сказал, что ему не нежны ни посредники, ни толкователи. Ирод назвал их по-гречески «апостолами». Он был довольно резким человеком, всегда открыто говорил, что думал. Мой милый друг… Его, правда, не заинтересовали речи нашего нового знакомого, но, видя, что я увлечен, он решил, что, когда придет к власти, будет терпим к назареянину.

— Вроде бы позже этого человека казнили, да? — спросил Плиний.

— Его распяли в Иерусалиме в последний год правления моего дяди Тиберия. Назареянин говорил мне, что предложит себя в качестве жертвы. Предвидел ли он свою смерть, распятие на кресте?.. Не знаю, но не в этом дело. Человек, с которым я тогда познакомился, не хотел умирать. Он радовался жизни. Мы вспоминали древние легенды о принесении людей в жертву. Распространенный ритуал среди семитов и иудеев. Назареянин прекрасно знал историю своего народа, знал, как затронуть сердца братьев. Думаю, говоря о жертве, он имел в виду лишь символ, а не свою смерть.

— Удивительно, — пробормотал Плиний. — Ты упомянул Генисаретское озеро? Точно не Мертвое море? Оно очень соленое, насколько мне известно. — Плиний, обмакнув перо в чернильницу, написал что-то на оставленном пустом месте на пергаменте. — Рассказанная тобой история станет прекрасным дополнением к главе об Иудее. Спасибо тебе, Клавдий.

— Подожди! Это еще не все. Я тебе даже не показал его.

Клавдий встал и нетвердым шагом подошел к книжному шкафу, в котором хранилась библиотека Филодема. Отодвинул несколько свитков на средней полке и сунул руку в темную нишу за шкафом. Затем, шатаясь, подошел к столу и, тяжело опустившись рядом с Плинием, протянул ему небольшую деревянную трубу. В таких обычно переносили пергамент.

— Вот оно, — задыхаясь, проговорил Клавдий. — Я хочу, чтобы теперь ты хранил его.

— Акация? — Плиний поднес тубу к лицу, принюхиваясь. — Евреи называют ее ситтим. Невысокое дерево, произрастающее на восточном побережье.

Осторожно открыв тубу, Плиний достал свиток. Пожелтевший от времени, он все же был не столь древним, как сочинения Филодема. В некоторых местах, правда, появились пятна, чернила поблекли. Плиний не спеша поднес пергамент к носу.

— Вряд ли писали сульфатом, — прошептал Плиний. — Хотя сложно сказать, сегодня в воздухе столько серы.

— Ты тоже почувствовал? — удивился Клавдий. — Я думал, меня одного преследует этот запах после посещения Флегрейский полей.

— Битум, — проговорил Плиний, вновь принюхавшись к чернилам. — Несомненно, это битум.

— Точно, — заявил Клавдий. — Маслянистая смола на полях всплывает на поверхность Генисаретского озера. Я видел своими глазами.

— Неужели? — Плиний черкнул несколько слов на полях. — Изумительно! Ты знал, что я экспериментирую с чернилами? Поверенный в Александрии прислал мне несколько замечательных дубильных орешков, срезанных в Аравии. Оказывается, их делают крошечные насекомые, выделяя желчь. Невероятно, правда? Я раздробил орешки, смешал с водой и смолой, затем добавил железо и сернистые соли, которые нашел на берегу острова Мисен. Получились замечательные чернила! Черные, как уголь, и не оставляют пятен. Сейчас я пишу ими. Только посмотри! Намного лучше, чем эти чернила. Что здесь намешали? Жирную смолу с клеем из кожи животных? Жаль, что не нашлось ничего достойнее. Уж не знаю, насколько важен этот документ, но, похоже, пышные словоизлияния Филодема проживут дольше.

— К сожалению, это единственные компоненты, оказавшиеся под рукой. — Клавдий жадно отпил вина и вытер рукой губы. — Я истратил все чернила во время путешествия.

— Так это ты написал?!

— Нет, я лишь дал папирус и эту смесь, сошедшую за чернила.

Развернув документ, Плиний разгладил его на скатерти, небрежно брошенной на стол. Папирус был испещрен красивым почерком на неизвестном языке. Ни греческий, ни латынь… Слова выведены изящно, с большим старанием. Но вряд ли автор зарабатывал письмом на жизнь.

— Писал назареянин?

Клавдий вздрогнул.

— В конце нашей встречи на берегу озера той ночью… он сказал, чтобы я увез свиток с собой и сохранил в тайне до тех пор, пока не наступит нужный момент. Ты читаешь по-арамейски?

— Конечно. Ты сам учил меня финикийскому языку. Думаю, они схожи, — ответил Плиний и просмотрел написанное.

Внизу стояло имя. Он быстро прочитал несколько верхних строк, мельком взглянул на Клавдия и вновь перечитал слова на пергаменте. В комнате стало совсем тихо. Клавдий внимательно наблюдал за Плинием, нижняя губа его дрожала. Теплый поток воздуха принес отвратительный запах серы. Послышался приглушенный шепот волн, ударяющихся о берег. Клавдий задержал взгляд на Плинии. Тот сложил свиток и задумчиво скрестил руки.

— Ну что?

Взглянув на Клавдия, Плиний осторожно проговорил:

— Я энциклопедист и военный. Я записываю факты… только то, что видел своими собственными глазами, или то, что узнал из достоверных источников. Чувствуется, что этот документ перенял власть человека, написавшего его и поставившего в конце свое имя…

— Спрячь свиток! — прервал его Клавдий, схватив за запястье. — Спрячь его в надежном месте! В самом надежном. Но прежде запомни последние строки и добавь их в «Естественную историю». Сейчас самое время.

— Ты переписал документ?

Клавдий взглянул на Плиния, затем на свиток. И вдруг рука его задрожала.

— Только посмотри на меня. Я совершенно беспомощен. Я не в состоянии свое имя написать! Этот свиток нельзя доверить писцам, даже Нарциссу.

Поднявшись, Клавдий взял свиток и подошел к тайнику за книжным шкафом, заполненным такими же свитками папируса и старинными восковыми пластинами. Затем, повернувшись спиной к Плинию, неловко опустился на колени и, найдя каменный сосуд цилиндрической формы, встал на ноги.

— Эти сосуды привезены из египетского Саиса, сам знаешь. Кальпурний Пизон украл их из храма богини Нейт. По-видимому, в них хранились древнеегипетские свитки с иероглифами, но он сжег их все. Старый осел!

Клавдий поставил сосуд. Затем взял в руки бронзовое блюдо с темной вязкой жидкостью и поднял над горящей свечой. Руки, как ни странно, не тряслись. Воздух наполнился насыщенным ароматом благовоний. Запах серы вдруг улетучился. Клавдий поставил блюдо на стол, взял деревянную лопаточку и намазал смолой края крышки сосуда, дал остыть и вручил сосуд Плинию.