на груду обломков, Федор сбил ребром ладони шапку на брови, поскреб ногтем затылок и сказал примирительно:

— Бывает… Увлеклись малость.

— Хорошо еще я ко времени подошел, — проворчал Потапов.

И тут он заметил краем глаза, как из-за угла вокзальчика выдвинулся старик дежурный, но увидел открытую дверь пакгауза и отпрянул назад, пытаясь спрятаться.

— Э-эй, Дроздов! Поди сюда! — закричал начальник станции, а когда старик деловито заспешил к ним, делая вид,-что именно сюда-то и шел, поднял руку и остановил его на полпути. — Сходи-ка, возьми у меня в сенях брезент. Он там на бочке с капустой.

Они расстелили брезент на снегу и стали складывать туда битый кирпич. Груда обломков получилась большой, брезент под ее тяжестью вдавился в снег, а концы его углов поднялись и остро встопорщились; вчетвером они ухватились за эти концы и по команде Потапова: «Раз, два… Взяли!» — подняли и понесли брезент за полотно железной дороги, чуть пошатываясь, оступаясь, неловко перешагивая через рельсы.

За полотном Потапов, пощурившись и покрутив головой, показал место, где надо выложить лозунг.

Отмерили шагами от путей расстояние, и провели черту, чтобы буквы ложились ровно, а затем начальник станции отошел подальше, опустился посреди рельсов на корточки, прикрывая полами шинели ближние шпалы, согнул спину и уперся руками в колени. Так лучше было узреть неровность в буквах, и он командовал, помахивая в воздухе ладонью, пригибался все ниже и ниже, потом зажмурил левый глаз, как при стрельбе, посидел, молча поделился, еще помахал ладонью и сказал:

— Стоп.

Выпрямился, повел плечами и выгнул спину, затекшую в пояснице, и с видимым удовольствием оглядел уже с высоты роста алевшую на снегу надпись: «Добро пожаловать!» Но тут же нахмурился, подошел к оставшимся обломкам и пнул один носком ботинка.

— Куда теперь это девать? Эх, головы…

Закурив, Федор Богачев глубоко затянулся, выгнул дугой левую бровь, задумчиво выдохнул тонкую струйку дыма на огонек папиросы и предложил:

— А может, добавим: «дорогие гости?»

— Не-ет… Так нельзя, — с сомнением покачал головой Потапов. — Какие же они гости… Они жить здесь будут, элеватор строить.

— Гостей зовут, приглашают. А их кто звал? — поддержал начальника Дроздов.

Стрелочник, стоявший в стороне, засмеялся.

— Звать-то ты не звал, а водки небось на всякий случай поболе запас?

— Перекрестись… Какая водка? — забормотал старик.

Потапов повернулся к дежурному и только и сказал:

— Смотри… — но так на него глянул, что старик присел и втянул шею в плечи.

До прихода поезда оставалось больше часа. Сказав рабочим, чтобы они собрали в брезент и унесли остатки битого кирпича, Потапов потоптался в раздумье на месте и стал медленно прохаживаться туда-сюда вдоль путей. Ни домой, ни в комнату дежурного ему идти не хотелось. День был теплым и тихим, без малейшего ветра, дышалось легко, в прозрачном воздухе улавливался смутный шорох снега в оседавших сугробах, а высоко в синеве длинными узкими полосами тянулись невесомые облака, удивительно похожие на борозды, и небо казалось вспаханным.

Не уходил и Дроздов. Топтался рядом, вздыхал и кашлял.

— А ты чего возле меня трешься? Чего не уходишь? — нахмурился Потапов.

Старик придвинулся к нему и даже вытянул шею, будто что-то хотел сообщить на ухо по секрету.

— Вы это, Василь Осипыч, Ивану-то не больно верьте. Насчет водки то есть… Давно этим делом не занимаюсь. Разве что для себя самую малость храню, а так ни под каким видом.

— Ну и хорошо, — задумчиво ответил Потапов.

Старик приободрился, еще ближе придвинулся к нему.

— Интересно мне, Василь Осипыч, а элеватор они большой выстроют?

— Да приличный. Ничего себе элеватор должен быть, все хозяйства вокруг станет обслуживать. Ха-ха… Тут уж придется раскошелиться на дороги. А как же? Комиссии всякие понаедут… — Потапов помолчал, будто додумывая мысль. — Пока-то строители разместятся в деревне, а потом, надо полагать, поселок возле станции поднимут. А станция наша через этот элеватор будет опорной. Вокзал новый выстроим, в зале ожидания будут свежие газеты и журналы продавать. Красные автоматы с газированной водой поставим. Сунь в щель медяк — и пей воду…

— Видал я такие автоматы в городе. Ни один не работает, разве только ногой пнешь, — вставил Дроздов.

— А у нас будут работать и без пинков. Да и не одни автоматы — буфет откроем.

— Разом тебе и буфет…

— Обязательно буфет будет. Как же без буфета? — Потапов покосился на дежурного и усмехнулся. — Табличку там повесим, что спиртные напитки приносить воспрещается. Ну, понятно, вино там будет, пиво… Но чтоб с собой — ни-ни…

— Так тебя наши мужики и послушают.

— Да ты что мне все стонешь на ухо? Послушаются не послушаются… А дружинники на что? Рабочие же элеватора обязательно народную дружину создадут. Зайдут дружинники с красными повязками в буфет… Ну-ка, ну-ка, скажут, что это у вас, дорогой товарищ, в стакане? А-а, водка. А где взяли? Здесь же не продают?

— Понесло, — нахмурился старик.

— А у дежурного, скажут, по станции, у Дроздова.

— Да будет тебе… Вот ведь…

— И притянут тебя к ответу. Вы что, спросят, гражданин Дроздов, решили здоровье трудящихся подрывать?

— А я никого не неволю! — рассердился старик. — Не хотят, так пусть и не пьют!

— Э-э… Нашли, гражданин Дроздов, отговорку, — тоном следователя сказал Потапов и страшно выкатил на старика глаза. — На несознательности масс спекулируете? Да? Тюрьма по вас плачет.

Дежурный сплюнул на снег и отвернулся, зашагал к вокзальчику. Посмеиваясь, Потапов провожал его взглядом, а потом окликнул:

— Дроздо-ов… — а когда тот, не выдержав, оглянулся, громко рассмеялся, поднял руки и сложил пальцы в решетку.

Далеко в степи послышался прерывистый шум поезда, и начальник станции сразу забыл про старика, загляделся в степь. Скоро показался тепловоз и тонко загудел на горизонте. Он словно шел в гору: с разгону выметнулся, казалось, на подъем и теперь непрерывной нитью вытягивал туда из низины вагон за вагоном.

Степь наполнилась железным лязгом и грохотом, но перед станцией поезд стал замедлять ход, пошел тише, лязг и грохот сменились дробным стуком колес. Мимо Потапова проплыли зеленые вагоны, крутя колесами с усталой замедленностью, в открытой двери одного вагона стоял парень в ватнике и крепко держался руками за поручни, а из тамбура на него напирали другие, и парень, сдерживая общий натиск, выпячивал грудь.

Колеса еще крутились, а парень уже спрыгнул на снег. Спрыгнув, он поджал левую ногу и заскакал на одной правой, сжав кулаки, сгибая руки, расставляя далеко в стороны локти.

— Костылики! Костылики! — покрикивал парень, и было очень похоже, что он и впрямь скачет на деревянных костылях.

Скрежетнули тормоза, состав дернулся, словно по нему волной прошла судорога, и поезд