Несметных ресурсов дешёвой рабочей силы у нас нет, а тут выясняется, что они и не нужны. А умение генерировать уникальные умения всегда (во всяком случае, до сих пор) считалось нашим национальным преимуществом. А нашу традиционную способность концентрировать капитал мы тоже вроде как сохранили, хотя бы в виде кудринской кубышки.

Теперь вспомним про кризис. То есть вся эта «Вторая промышленная революция» будет происходить на фоне вызревающей социальной катастрофы как в самых развитых и богатых, так и, соответственно, в бедных странах, обрушения действующего миропорядка, перерастания социальных конфликтов в политические и военно-политические — всего того, что президент назвал «глобальной турбулентностью».

При этом никакие ныне действующие «образцовые» экономические, политические и социальные институты уже не работают и работать не будут. Они с текущими задачами не справляются, не то что с такой перспективой. То, что, естественно, осталось за рамками исследования «МакКинзи», это как раз институты — новые модели управления государством, обществом, экономикой. Это третий, может быть, главный фактор успеха. Эта площадка совершенно пуста.

То есть — есть над чем поработать. Вот это, собственно, и есть развитие в том виде, в котором оно практически безальтернативно предлагается в современном мире. Это будущее Великой России. А отказ от него, как и неспособность к нему, означает падение в небытие. И, скорее всего, не только историческое.

То особое значение, которое придаётся у нас празднованию Победы, очевидным образом не определяется «круглостью» или «полукруглостью» даты. Наверное, имеет значение, что ближайшая круглая дата будет уже в полном смысле исторической, поскольку реальных свидетелей, не говоря уже о живых победителях, можно будет пересчитать по пальцам.

Победа уходит в историю. И сейчас определяется то, как она в этой истории останется, и останется ли вообще. И будет ли вообще у нас история. То есть речь не о празднике и не о «десталинизации», хотя и об этом тоже. Речь о нашей идентичности: тот ли мы народ, который сотворил эту Победу? И, значит, способен сделать то же самое? Или совсем другой? Так, нынешние греки могут чтить подвиг трёхсот спартанцев, или монголы — канонизировать Чингисхана… Та атака на нашу Победу, на её абсолютность и её сакральность (при абсолютном же признании всей исторической правды, её сопровождающей) — это атака на нашу идентичность. Или, что гораздо хуже, попытка застолбить смену идентичности.

У нас сейчас «восстанавливают в правах» Первую мировую войну 1914–1918 годов. И это справедливо. Но несправедливо уравнивать её с Великой Отечественной. Никакая она не «Отечественная» — война со смутными и неясными целями, надрывающая народные силы ради нужд наших геополитических противников. Эта война не смогла стать отечественной, и поэтому Россия её проиграла. Даже не потерпев военного поражения.

Отечественную войну Россия проиграть не может по определению.

Есть войны господ — этакие рыцарские или бандитские разборки, что, в сущности, одно и то же. Это войны по правилам или по понятиям, где решаются конкретные вопросы.

И есть войны Народные. Которые путать с войнами господскими очень опасно. Это когда за ценой не стоят. Это вообще явление другого порядка, на которое способны не все народы и не всегда. И тем, которые не способны, судить об этом не дано. Кстати, это и нас касается. Может коснуться.

Россия формально — правопреемник СССР. С другой стороны, наше самоопределение, идентичность напрямую связаны с Победой. Не с конкретными результатами Второй мировой, которые… Да где они уже, эти результаты? В нашем генетическом коде эта война Народная и Священная. Это абсолютное сакральное столкновение добра со злом. Победа, достигнутая такой ценой, такими невероятными и невиданными усилиями, — это та война, которая, безусловно, «всё спишет». Только в этом контексте мы можем чтить, судить и прощать. Во всём, что касается памяти об этой войне. Это если мы действительно сохраним правопреемство, потому что, кроме международно-правовой формы, есть ещё право преемства. А его нам ещё предстоит заслужить.

То, что у нас называют «попыткой фальсификации истории», для многочисленных последышей нацистских коллаборационистов, по существу, — их реванш, обозначающий одно: что, в конце концов, они выиграли ту войну. В чём их, кстати, наглядно убеждает просто вид современной политической карты. Для более серьёзного заказчика это, в первую очередь, попытка навсегда исключить наш реванш, стереть генетический код, предполагающий в принципе такую возможность.

Шизофреническая и позорная кампания «десталинизации» — очень удачная картинка к мотивации либеральных генетиков. Независимо от их конкретной политической ориентации и общественного положения. Не о репрессиях речь идёт и не о цене Победы. Хотя патологическая страсть отдельных публицистов к фальсифицированному наращиванию масштабов наших потерь как в репрессиях, так и в боевых действиях, вполне показательна.

Панический страх перед Сталиным — это страх Победы, способности к Победе любой ценой. Давайте уж до конца: если цена Победы чрезмерна и непосильна, может, и не надо было Победы? Бог бы с ней, с Победой? Логически допустимая (и допускаемая в сегодняшнем российском политическом дискурсе) конструкция. И опять же, могла ли в конкретных исторических условиях эта цена быть существенно меньше? Это могло бы быть также вполне допустимым предметом содержательной дискуссии, если вынести за скобки истерику, эмоции, штампы и табу. Однако вынести их за скобки не удастся, потому что они и есть суть «дискуссии».

«22 июня» закончилось «9 мая» только потому, что всё, что можно было сделать до «22 июня», было сделано. Сознательно, последовательно и невзирая на цену. Всё, чем занималась страна последние десятилетия перед войной, — это подготовка к войне. Это был смысл её существования. Слезами, потом и кровью была построена экономика, показавшая самый мощный результат во Второй мировой. Всё то же касается внешней политики: борьба за коллективную безопасность, договоры с Францией и Чехословакией, попытки оттянуть неизбежное, не дать нас столкнуть с немцами на заведомо проигрышных условиях. И не в последнюю очередь пакт Молотова — Риббентропа есть возможность перенести будущую линию обороны далеко назад. Даже с учётом катастрофы лета 1941-го — прежде всего, с её учётом, — вот представьте себе, где бы были немцы через неделю-три, начни они наступления от старой границы?

В конечном итоге мы приходим к тому же, о чём много раз говорено: для чего вообще нужно государство? Государство нужно для Победы и больше ни для чего (речь идёт о настоящем государстве, а не о симулякре с разноцветными флажками и сданным на аутсорсинг суверенитетом). Если вам не нужна Победа, то вам и такое государство ни к чему — цена чрезмерна. Причём чрезмерной будет любая цена.

Смысл в том, что нам предложен тест на нашу способность к Победе. И если мы тест не пройдём, последствия будут соответствующие, можете не сомневаться.

«Однако», 04.09.2013

«Мягкая сила» — не просто модная тема. Это область нашей профессиональной, да и не только, деятельности. Что само по себе, надо признать, не вполне адекватно. Поскольку у нас попытки формировать «мягкую силу» являются во многом сублимацией недоступности силы жесткой. Потому хотелось бы сформулировать несколько принципиальных моментов.