Мама изображает, что поет в микрофон, папа отвечает тем же, и оба прыскают со смеху, как люди, привыкшие смешить друг друга со времен Юрского периода.

Ладно, рассказы о безумствах моих родителей к делу не относятся.

Я весь день прочесывала квартал в поисках Хейуорд. Дала ей шанс выйти на связь, но она его не использовала. Никаких следов или тайных знаков, ни единого корабля Дыхания в небе – ничего.

Тревожно ли мне? О да. Бегают ли у меня по спине мурашки? Определенно. Хейуорд не объявилась, но меня терзают дурные предчувствия.

Мышиная брачная песня навевает мысли о Магонии. Так могли бы щебетать какие-нибудь крохотные экзотические птички.

Ребенком я ночами сидела на крыше, разглядывая созвездия. Помню, иногда сверху доносились… какие-то звуки. Как это ни парадоксально, оказывается, я смотрела на родной мир, а оттуда на землю смотрели мои сородичи, пытаясь меня разыскать.

Может быть, так и устроена жизнь? Может быть, в ней все пытаются друг друга найти?

Пару месяцев назад Джейсон раскопал в интернете запись пятидесятидвухгерцевого кита, которого прозвали так благодаря уникальной частоте издаваемых им звуков. Его песня была очень грустной и сразу напомнила мне о раненых шквальных китах и кислотном дожде.

Но что, если тот кит, «самый одинокий кит на свете», просто-напросто так шикарно поет, что ни одному животному не хочется его прерывать? Или же его волшебную, невероятную песню никто не в силах повторить.

Тогда мы с ним очень похожи.

Может быть, рассекая морские просторы, он трансформирует соленую воду во что-то иное, превращает потерпевшие крушение корабли в подводные статуи – в общем, преобразует материю вместо того, чтобы горевать о своей нелегкой судьбе. Может быть, он выпал из Магонии и поет в одиночку, потому что вся его китовая семья осталась парить в облаках.

Я поступила наоборот: взмыла в небо, бросив своих бедных родителей на земле.

Мне кажется, папа никогда по-настоящему не верил, что я умерла. Почти все детство я провела в больницах, и он всегда был рядом. Наверное, ему пришлось стать мечтателем, чтобы легче переносить вечные поездки в «Скорой» и всякие больничные ужасы.

– Как ты думаешь, каково это – кататься верхом на ките? – спросил он однажды. Мы сидели в приемном отделении, куда меня доставили из-за очередного приступа кашля, и он держал меня за руку. Я тогда еще была умирающей девочкой.

– Не знаю, – ответила я.

– Я думаю, это все равно что летать на дирижабле.

– Вовсе нет! – сказала я, поддаваясь на его уловку. – По-моему, это все равно что ехать на скоростном поезде, только под водой.

– Поезд под водой… это субмарина, что ли?

– Ага.

– А может, удерем отсюда и станем бродячими похитителями скоростных субмарин? – предложил папа.

– Но мы же утонем, – сказала я.

– Ни в коем случае! – сказал он. – Мы такое придумаем! Мы наденем водолазное снаряжение, а все морские обитатели будут страшно мне завидовать.

– Это почему?

– Потому что со мной будет Укротительница китов и королева морских глубин.

– И кто же она?

– Как кто? Моя дочка. Если, конечно, она пожелает, чтобы я ее сопровождал. У меня ведь нет опыта верховой езды.

Я закатила глаза, но, сказать по правде, я была без ума от папиных небылиц. Они с легкостью соскальзывали с его языка в любом месте и в любое время, как будто были главами одной большой книги. Неудивительно, что, когда я вернулась из Магонии, папа поверил мне с первой же минуты.

Мама, напротив, предпочитает научный подход.

Она сразу же взяла у меня кровь на анализ и вскоре обнаружила, что все прежние отклонения от нормы на месте. Под новой оболочкой скрывалась все та же девушка-ошибка.

Ее грудина по-прежнему выпирала, подобно вилочковой кости у птиц, а сердце по-прежнему было перекошено набок. Рентген показал, что Бесс Марчон имеет все признаки синдрома Азы Рэй.

Несмотря на события последнего года, мама не прекратила своих исследований.

Она пятнадцать лет разрабатывала лекарство от астмы, которое тестировала на мышах и тайком давала мне. Разумеется, это в высшей степени противозаконно. Когда она наконец рассказала мне правду, то еще долго смотрела на меня, а потом добавила: «Когда твой ребенок болен, ради его спасения ты пойдешь на что угодно, и никакие законы тебя не остановят. Я бы и не такое сделала».

Я говорила, что мама у меня рок-звезда научного мира? Упоминала, что ее команду, вероятно, ждет номинация на Нобелевскую премию? Мыши, способные задерживать дыхание, – это настоящий прорыв в медицине. Возможно, маме и ее коллегам удастся создать универсальное лекарство от астмы, которое параллельно будет защищать человека от содержащихся в воздухе токсинов, позволяя ему часами удерживать кислород в легких. Препараты, которые разрабатывает мамина команда, в основном направлены на лечение наследственных заболеваний, но могут принести пользу и здоровым людям – подготовить их иммунные системы к противодействию химическому оружию. Кто знает, что ждет нас в будущем? Не болезни, так война.

Папа с мамой почему-то всегда верили в чудеса. Я вот своими глазами видела невозможное, а они – нет. Или они что-то от меня скрывают?

Если Хейуорд и в самом деле здесь, им грозит большая опасность. Она убьет их и глазом не моргнет, если ей дадут такой приказ…

Все возможные страхи подтачивают меня изнутри. Но что же делать? Круглые сутки себя изводить?

У меня есть еще один повод для беспокойства: родители хотят, чтобы Хейуорд вернулась, я это вижу. Поэтому им лучше не знать о ее возможном визите. Магонцы отравили ей разум, настроили ее против людей. Она не желает иметь ничего общего с утопленниками, даже если эти самые утопленники – ее биологические родители.

Иногда мама подолгу стоит во дворе нашего дома и смотрит в небо. Конечно, я ее не виню. По разным не зависящим от нас причинам ни мне, ни Хейуорд так и не удалось стать для нее идеальной дочерью.

Папа тоже ждет Хейуорд, но относится ко всей ситуации куда спокойнее. Он, видите ли, нутром чует, что дочка скоро вернется домой. Как, почему – он не знает, у него просто такое чувство. В этом весь папа.

В данный момент папа балансирует на стремянке, развешивая по стенам гирлянды, которые смастерил в мою честь. Он совершенно помешался на морских узлах, но никак не научится их завязывать, а рыболовная сеть, которую он сплел из золотых нитей, имеет скорее эстетическую, нежели практическую ценность. Когда я прохожу мимо, он кидает мне на плечо игрушечный якорь.

ВСПЫШКА – и я начинаю видеть глазами Кару. Откуда-то издалека доносится непонятное жужжание, и Кару с любопытством прислушивается.

Какое-то оно знакомое, это жужжание, но сокола занимает другое: он разглядывает магонский военный корабль, плывущий вдалеке, и перекликается с привязанной к его мачте гигантской летучей мышью. Ее голос звучит странно, с надрывом, так, что хочется заткнуть уши. Может, ей страшно?