Очнувшись от транса, я понял, что факелы уже погасли, а я вспотел так, словно три часа разгружал вагоны.

«Отлично, меня ждут. Осталось только выяснить — где?»

«Что-то типа леса в центре», — это может быть только парк, на ум приходил только один — Центральный. А значит, мне туда.

Собравшись, я по привычке закинул в рюкзак все необходимое для ритуалов и, прыгнув в машину, двинулся в парк.

За двадцать минут хождений по «Центральному» я был неприятно удивлен. С момента первого разговора с Бароном я не особо посещал парки и не ожидал увидеть их настолько изменившимися. Исчезли родители с играющими детьми, не видно было прогуливающихся стариков по дорожкам — обычных завсегдатаев парков. Аттракционы, слегка присыпанные снегом, наводили какую-то запредельную тоску и жуть.

Очередной круг привел меня к театру музкомедии. Он весь был обнесен полицейскими лентами. «А с театром-то что?» — мелькнуло в моей голове. Перед импровизированным ограждением стоял стильно одетый мужчина и что-то негромко вещал:

— Они вернутся. Все обиженные, все невинно убиенные. Они вернутся. Они уже рядом и ждут своего часа. Они ждут владыку, чей путь озарит изумрудное пламя. Они вернутся и настанет время Страшного суда, — его тихий, замогильный голос, казалось, разносился по всей окрестности, а он стоял, пошатываясь, и продолжал говорить одни и те же слова, что-то сжимая в руках. Подойдя ближе, я увидел кровавые потеки на его лице. Резко развернувшись, он посмотрел на меня обезображенными пустыми глазницами и, подняв руки, сказал. — Я тебя вижу. Ты можешь. Даруй им покой. Отпусти их. — На его раскрытых ладонях лежали человеческие глаза.

Я отшатнулся. Прогулка по Центральному парку повергла меня в прострацию. А я все никак не мог найти Еву.

Я ушел на другую дорожку и буквально через пару минут наткнулся на троицу патрульных. С момента введения комендантского часа днем я видел их впервые.

— Сержант Кравченко, ваши документы, — сказал мне самый мордатый из них.

— Сержант, а в чем проблема? — я протянул ему паспорт. После недавних событий я решил, что привычка таскать его постоянно с собой, мне может пригодиться.

— Разыскиваем преступника, вы подходите под ориентировку.

— Почему у вас рука замотана? — неожиданно спросил один из патрульных.

— Дома ремонт делал, порезался.

— Пройдемте с нами, — он показал на уазик.

— А с какой радости? Документы я предъявил, гражданский долг выполнил. У меня дела, — делать мне больше нечего, как идти с вами.

— Согласно постановлению правительства новосибирской области № 314 часть вторая подпункт «б», мы имеем право задерживать подозрительных личностей, — судя по тому, как от его зубов отскакивало постановление, заучил его он качественно. Пришлось идти вместе с ними к машине, хотя очень хотелось просто положить этих уродов и свалить.

— Ахметов, пробей гражданина по базе, — сержант кивнул на чернявого патрульного.

Пока он связывался с базой, оставшиеся пытались меня спрашивать, есть ли что запрещенное, что тут делаю и прочую чушь. У меня создалось впечатление, что ребятки просто искали повод, чтобы раскрутить меня на деньги.

— Сержант. Послушайте сами, — краем глаза я увидел, что Ахметов, даже несмотря на смуглую кожу, побледнел. Сержант, послушав несколько секунд кого-то на другом конце телефона, шумно сглотнул и повернулся ко мне.

— Держи документы и вали отсюда.

Что там произошло — черт его знает, но меня не требовалось просить дважды.

— Вы бы обратили лучше внимание на гражданина возле театра, — бросил я им уходя.

Забрав документы, я решил сделать еще один круг, но все так же безрезультатно. Я даже не ощущал ее присутствия в парке. «Что ж, придется сделать по-другому».

Не знаешь как решить задачу — найди того, кто сможет ее решить. Я вспомнил о господине Бризе, лоа лесов и холмов — это был идеальный выбор для такого поиска.

Насколько я знал, Бризе — капризный товарищ, да еще и со своими ограничениями, как и все в вуду. Максимум, что я смог бы у него попросить — это поискать в радиусе пары-тройки километров, и за это мне бы пришлось заплатить не только дарами, но и собственной болью.

В магазине неподалеку мне пришлось закупиться всем недостающим. Когда я вернулся, людей в парке уже совсем не было видно.

Земляную чашу для начала обряда я решил делать в укромном закутке парка с помощью кукри. То, что тут когда-то было кладбище, могло стать серьезным подспорьем — сила мертвых усиливает возможности шаманов Gede. Я выбрал место, вокруг которого густо росли кустарники и пара деревьев — любимые дети Бризе.

Основное блюдо — зеленые бананы и лаймы, любимые фрукты этого Лоа — отправились в земляную чашу. Пачка хорошего трубочного табака, свежемолотый ароматный кофе — показатели моего уважения. Моя кровь, смешанная с ромом — для призыва.

Следующий этап был куда сложнее. Чертя veve, я шептал песнь, древнюю, как мир; песнь, которая восхваляла природу, благодарила Мать-Землю за ее дары, за всех ее зеленых детей. Самое сложное было, не сбиваясь с ритма песни, в очередной раз надрезать многострадальную левую руку, чтобы кровь медленно капала в земляную чашу для подношений. Мир поплыл перед глазами, я видел одновременно и бетонные заборы, и буйство джунглей. Я просил Мать-Землю, чтобы ее сын пришел, чтобы она благословила меня.

Голова начала кружиться, настал следующий этап — на порез требовалось медленно лить ром. Кровь, ром и боль — вот ключи для призыва господина Бризе.

Я был словно на границе между мирами, ушами я слышал шелест голых ветвей, а наклонив голову в мир духов, шелест превращался для меня в слово — «Жди». Кожей я чувствовал дыхание ветра, а за гранью он говорил мне — «Слушай». Мир разделился, и я видел обе его грани, как и положено шаману.

А потом ощутил, как меня изучающе касаются ветки деревьев.

— Хунган. Тут. Странно. Призыв оплачен. Чего ты хочешь? — скрип старого высохшего дерева превратился внутри моей головы в понятные для восприятия слова. Любезности для такого духа — пустая шелуха, ему важна лишь суть.

— Я ищу одно существо из старого народа. Она ждет меня у деревьев. — Общаться с такими лоа, как Бризе, непросто, они не понимают человеческие понятия. Я не мог просто взять и задать ему радиус поиска. Каждое слово, каждый мыслеобраз мне приходилось словно вбивать в голову духа. Напрягая память, я вспоминал все парки, скверы да даже школьные площадки с деревьями, которые находились в центре. И вместе с этим снова представлял человеческий облик Евы.

— Жди, — проскрипел лоа.

Буквально через пару минут голову пронзила острая боль, словно в мой череп вонзилось с сотню терновых шипов. А от ощущения того, как кленовые ветви проникают в мою порезанную руку, мне хотелось орать в голос. Пять ударов сердца при такой пытке мне показались вечностью, а через мгновение муть в голове сменилась ярким образом — Ева, сидящая на каменном постаменте и перебирающая кисти рябины на фоне серых стен.