Наталья Васильевна налила кипяток в чайничек тонкого фарфора, пригласила Штарка сесть, придвинула ему чашку, тоже старинной работы.

– Вы сказали что-то о яйце Фаберже, – напомнила она, пока чай заваривался. – Мне стало любопытно, что за историю вы расскажете.

Иван решил следовать своему всегдашнему правилу: щедро делиться информацией. Теперь он понимал – уже не только теоретически, а и на основании опыта, – что стопроцентной взаимности ждать не стоит, но что так все равно можно узнать намного больше, чем если не раскрывать карты.

– У нас с партнером фирма по розыску пропавших предметов искусства, – начал он. – Один русский миллиардер нанял нас, чтобы мы разыскали несколько предметов работы Фаберже. –  Вы говорите об этом… Вексельберге? – наморщила нос княгиня.

– Ни в коем случае. Но, боюсь, я не смогу вам назвать фамилию клиента; надеюсь, вы меня поймете.

– Если фамилия в том же духе, лучше не называйте, – сказала княгиня сварливо. Ее пещерный антисемитизм действовал Ивану на нервы – может, в особенности потому, что Винник-то и в самом деле был еврей. Штарк вспомнил байку о прадедушке княгини, государе Александре III, который якобы говаривал о погромах: «Люблю, когда жидов бьют. Но это непорядок».

– В общем, его цель – найти эти предметы и выставить их в Оружейной палате, в Кремле, на постоянной основе. В отличие от Вексельберга, который, как вы, возможно, знаете, не экспонирует свою коллекцию в России.

Княгиня кивнула.

– И вот, – продолжал Иван, – наш клиент нашел первый из предметов – пасхальное яйцо, известное как «Херувим с колесницей». Эта находка очень его ободрила, внушила и ему, и нам надежду, что и прочие изделия Фаберже удастся отыскать и вернуть на родину. Для нашего клиента эта цель очень важна. Но позавчера яйцо выкрали из сейфа в кабинете у нашего клиента в Москве. Кабинет находится на сорок пятом этаже небоскреба. И мы поняли, что, кроме нас, те же яйца ищет еще кто-то, и этот кто-то, в отличие от нашего клиента, не готов платить за них рыночную цену.

– За яйцами Фаберже в последние годы много кто охотится, – сказала княгиня. – Когда мой отец продал «Георгиевское» яйцо на аукционе, он выручил за него тридцать одну тысячу долларов, это в то время была рекордная сумма. Но если бы я продавала его сегодня, я получила бы миллионы. Достаточно, чтобы переехать в Беверли – Хиллз. Но какое отношение ваша история имеет ко мне?

– Вы упомянули о вашем отце, князе Василии. Мы с партнером предположили, что то яйцо не было единственным в его коллекции. Есть теория, что ваша прабабушка, вдовствующая императрица Мария Федоровна, не рассталась с некоторыми реликвиями, которые имели для нее сентиментальную ценность, и передала их по наследству.

– Это никакая не теория, так и было, – перебила Ивана княгиня. – Но при чем здесь я?

– Вы прямая наследница, – сказал Иван уже без обиняков. – Мы в любом случае хотели поговорить с вами о возможности возвращения части вашей коллекции в Россию, но теперь поспешили к вам, чтобы предупредить.

– А на самом деле – чтобы шантажировать, – княгиня улыбнулась одними губами. – Смотри, дескать, если не продашь свою «коллекцию», как вы ее назвали, к тебе явятся воры. Но дело в том, Иван… Антонович, правильно? Дело в том, что никакой коллекции у меня нет. Не было и у отца, хотя, кажется, я догадываюсь, откуда вы взяли это слово. Начитались аукционных каталогов. Там и вправду писали «Из коллекции князя Василия Романова». Но у отца было только это яйцо. Вы прекрасно знаете, что он только один из семи детей великой княгини Ксении. А бабушку ведь пережила не только Ксения, но и младшая дочь, великая княгиня Ольга, и у нее тоже были дети. Вам не приходило в голову, что наследство могли разделить?

Иван даже немного обиделся: конечно, приходило! В самолете он не терял времени – успел прочитать мемуары великой княгини Ольги Александровны. Ольга, хоть и нелюбимая дочь императрицы Марии Федоровны, ухаживала за матерью в Дании до самой ее смерти. Но когда вдовствующая императрица скончалась, Ксения, не спросив сестру, организовала вывоз шкатулки с драгоценностями матери в Англию. Ольга была к тому временем замужем за простолюдином, полковником Куликовским, и старшая сестра считала, что теперь она вправе претендовать на более существенную долю наследства. Содержимое шкатулки распродали, Ксения получила 60 000 фунтов, а Ольга – 40 000. Но все наследство после доставки в Лондон оценили в 250 000 – либо оставшуюся его часть Ксения сохранила у себя, либо ее обвели вокруг пальца при распродаже. Штарку больше верилось в первую версию.

Предположение, что Ксения разделила драгоценности между своими семью детьми, было труднее отринуть. Но Иван все же склонялся к тому, что оно неверно. Никто из детей великой княгини не был богат, но и никто, кроме князя Василия, не значился продавцом какого-нибудь из яиц Фаберже. Более того, не продавали яиц и их дети, заставшие, в отличие от родителей, возвращение моды на эти экстравагантные царские подарки и головокружительный взлет аукционных цен. Иван честно повторил княгине ход своих рассуждений:

– Я буду с вами откровенен, Наталья Васильевна. А вы скажите мне, где я мог ошибиться. У великой княгини Ксении было шестеро сыновей и одна дочь. Все они уже умерли, и даже из их детей никого не осталось в живых – насколько я понимаю, вы одна из всего лишь трех ныне живущих внуков Ксении Александровны.

Княгиня кивнула.

– Это значит, – продолжал Штарк, – что наследство каждого из ее детей уже неоднократно делилось. Причем, когда умирали ваши кузены и кузины, яйца Фаберже уже стоили миллионы долларов. Никто из ваших родственников не богат. Если бы яйцо оказалось у любого из них, при разделе наследства его наверняка пришлось бы продавать, чтобы соблюсти справедливость. Но никто из потомков великой княгини, кроме вашего отца, князя Василия, яиц не продавал. А вот у него, Наталья Васильевна, была отличная причина не расставаться с другими яйцами. Как вы правильно сказали, он продешевил с «Георгиевским». Кстати, и вы, наверное, по той же причине не выставляете на торги то, что у вас осталось: не можете поверить, что цены уже достигли пика.

– Умозрительные рассуждения, – раздраженно сказала княгиня. – Я выслушала вас, молодой человек, и приняла к сведению ваше, так сказать, предупреждение – а скорее, угрозу. Но и вы получили мой ответ: у меня нет никакой коллекции и никаких яиц. Теперь я прошу вас меня оставить и передать вашим хозяевам в Москве, чтобы они обо мне забыли, если только не хотят вернуть все, что у нас отняли в России. Если уж на то пошло, из тех яиц Фаберже, которые сейчас хранятся в Кремле, одно или два – по праву мои.

С этими словами Наталья Васильевна встала и выжидательно посмотрела на Штарка. Ивану ничего не оставалось, как направиться к выходу. Никакой эффектной реплики, которой он мог бы в дверях сразить неучтивую старуху, у него не родилось, и он просто шагнул под припекавшее калифорнийское солнышко. Первым делом вдохнул полной грудью: только по контрасту стало заметно, каким затхлым был воздух в доме, – словно княгиня никогда не открывала окна.