ценных клеток моей и без того расшатанной за последнее время нервной системы…

— Какой у тебя этаж? — спрашиваю я, когда мы паркуемся на огромной подземной стоянке, и я понимаю, что его дом гораздо круче нашего собственного: у нас парковка только снаружи, да и то мест на все машины вечно не хватает… А зимой домоуправление нифига не следит за территорией, так что автомобили стоят с огромными снежными шапками на крышах…

— Тридцать второй, — отвечает мужчина совершенно спокойно.

Привык!

— Ого! — восклицаю я, как маленькая восторженная девчонка. — Так высоко! У нас — пятый этаж!

— Ага, — он кивает и улыбается, поглядывая на меня сверху вниз. — А еще у меня есть балкон, где летом можно открыть окна и высунуться наружу… Сейчас еще прохладно, думаю. Особенно поздним вечером. Но если ты вдруг очень хочешь…

— Конечно, хочу! — тут же воскликиваю я, безудержно жестикулируя.

— Ладно, — он смеется. — Значит, просто не будем раздеваться после улицы. Пойдем продувать уши и головы.

— Уже весна! Апрель! — возмущаюсь я. — Не так уж и холодно!

— Ну, посмотрим, — скептически отзывается Олег.

И он оказывается прав. Стоит открыть окна его балкона на тридцать втором этаже высотки, как нас со всех сторон захлестывает холодным ветром. Меня едва не сдувает с места. Я торопливо закрываю уши ладонями, хватаю воздух ртом и морщусь:

— Ладно уж, вернемся к этому вопросу через месяц!

— А я говорил, — ухмыляется Олег и захлопывает створку окна. Сразу становится теплее, и я, убрав руки от ушей, выглядываю наружу, любуясь вечерней Москвой с высоты птичьего полета. Все светится огнями, сияет неоном, и автомобильные дороги, словно переливающиеся золотистые реки, медленно и красиво текут навстречу друг другу…

— Завораживающее зрелище, — говорю я восхищенно.

— Это одна из основных причин, почему я остановил свой выбор именно на этой квартире, — говорит мужчина, согласно кивая. — Было несколько вариантов. Но эта — на самом высоком этаже и с самым красивым видом.

— Не знала, что ты такой романтик, — хмыкаю задумчиво. — Любишь наблюдать за вечерней Москвой и все такое…

— Мы все романтики, — отзывается Олег. — Мы все по ночам смотрим на звездное небо. И мы все жестокие звери, способные перегрызть глотку, изнасиловать и убить…

Я морщусь:

— Неправда. Не все.

— Темная сторона есть в каждом, — говорит мужчина твердым уверенным голосом. — И я раскрою твою темную сторону. Мою темную ты уже видела…

Я немного ежусь, словно мне снова становится холодно, а Олег обнимает меня со спины за талию, прижимается тесно и крепко, и мы стоим так несколько мгновений, думая каждый о своем. Потом он целует меня в шею, и я разворачиваюсь к нему лицом, обнимая руками за плечи:

— У тебя же в квартире есть… ну…

— Игровая комната? — улыбается Олег.

— Да, — я немного смущаюсь.

— Конечно. Я ведь говорил тебе про андреевский крест.

— Ну да, точно, — я моржусь.

— Хочешь посмотреть? — спрашивает мужчина.

— Хочу, — я киваю.

— Тогда идем.

Вот только мы не успеваем добраться: еще в коридоре раздается телефонный звонок, и Олегу приходится ответить:

— Прости, это по работе, это может быть важно… — он нажимает кнопку вызова: — Егор! Неожиданный звонок! Добрый вечер! Нет, у меня сегодня выходной, а что случилось? Что… О боже! Да, она у меня, но… Ей восемнадцать, Егор! Она имеет полное право… Да! Да! Конечно… Если что, держи в курсе, ладно? Спасибо за звонок, — он отключается и тут же впивается в меня мрачным взглядом: — Ты что, даже не сказала родителям, что будешь ночевать у подруги, например?

— Нет, — лепечу я тихо. — Они бы вычислили, что то ложь. У меня не так много подруг, и наши родители дружат.

— Дружат против собственных детей, ясно, — он усмехается.

— А что произошло? — спрашиваю я несмело.

— Твой отец заявился в клуб и потребовал встречи «с главным». Это он и позвонил мне — Егор, наш директор.

— Мне придется вернуться домой? — так или иначе, я становиться виновником каких-то разборок или скандалов внутри клуба мне не хочется.

— Нет, — отвечает Олег твердо.

— Спасибо, — облегченно выдыхаю.

— Но мы будем вынуждены уволить твоего отца. И если он нарушит условия договора о неразглашении — ты же понимешь, что может произойти?

— Вы подадите на него в суд? — спрашиваю я тихо.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — мужчина вздыхает. — Егор поговорит с ним. А если не получится — поговорю я.

— И что скажешь? — ужасаюсь я.

— Правду. Что тебе восемнадцать и ты вольна распоряжаться своей жизнью так, как считаешь нужным. В том числе и своей сексуальной жизнью.

— Мои родители пошлют тебя нахуй, — говорю я честно.

— Посмотрим.

6 глава

ОЛЕГ

За несколько лет работы в клубе мне уже несколько раз приходилось иметь дело и с неуравновешенными клиентами (на самом деле, чаще клиентками), и с их ревнивыми партнерами (обычно мужчинами), и с беспокойными, контролирующими, случайно прознавшими обо всем родителями вроде тех, что оказались у Жени Скворцовой.

Оно и неудивительно, конечно: девчонке всего восемнадцать лет, она еще школьница, какому отцу хотелось бы увидеть свою дочь-одиннадцатиклассницу в секс-клубе, где практикуют БДСМ и прочие «извращения»? Так что отчасти я могу понять этого мужчину… но лишь отчасти. Называть свою дочь шлюхой и воровкой, даже не попытавшись разобраться и хоть что-нибудь понять, — это уже перебор.

Честно говоря, большинство родителей вообще предпочитают думать, что их дети не занимаются сексом, вне зависимости от того, сколько этим детям лет: пятнадцать, восемнадцать, двадцать пять или сорок. Справедливости ради, дети тоже надеются, что их сорокалетние, пятидесятилетние и тем более шестидесятилетние родители ничем подобным по ночам не занимаются. Вот такое вот искалеченное (еще нашими бабушками-дедушками и их ужасными советскими установками) у нас сознание, в котором секс — это почти всегда грешно, порочно и лучше молчать, прикидываясь, что к нам это не относится… Делайте свои