«Ух!» – снова шумнула в его голове громкая мысль, и приём, теперь уже «чистый», получился второй раз подряд: правой рукой за запястье, и левой – дугообразно вверх-вперёд, а потом вниз, вместе с поступательным движением уже всего тела. Парень с хрюканьем ткнулся лицом в грязноватый пол, оставив вывернутую руку торчать вверх, и Николай радостно сдвинулся на другую сторону от его головы, – как учили.

– Ну я же просил… – многозначительным тоном сказал он. – Ну кому легче в такой позе общаться-то?

Адреналин стучал и прыгал в висках, но голос Николай постарался поставить ровно. Демонстративной уверенности в голосе и движениях у него было гораздо больше, чем их имелось на самом деле.

– Да пусти же!

Парень наконец-то сорвался на тон, к которому его принуждала обстановка: визгливый.

– Да что ты, заяц? – удивился добрый доктор, найдя секунду даже уже для того, чтобы с неудовольствием оглядеть испачканную полу своего халата. – А кто мне рассказывать будет, чего здесь делаем, и зачем на людей бросаемся?

– Пусти!

Ситуация была тупиковая: непонятного посетителя ординаторской опять надо было отпускать. Чего ему нужно было в комнате отдыха: телевизор посмотреть? По шкафам пошарить в поисках забытой кем-то из врачей с новогодних праздников меховой шапки? Или там в углу лежит обиженная, а то и изнасилованная Ольга Роон? Нет, это уж вряд ли – если с этим типом справился он сам, не будучи крутым ни на секунду, то Ольга Андреевна, со своей гандбольной подготовкой порубила бы беднягу на вермишель голыми руками.

Парень опять дёрнулся, и Николай, несильно нажав с разик, со вздохом его отпустил, снова задав тот же вопрос: «Ну?».

На этот раз понтов у парня было гораздо меньше. Едва вскочив на чуть не подогнувшиеся ноги, он бросился к двери в коридор, даже не пытаясь достать улыбающегося ему доктора Ляхина второй раз. На пороге он едва не споткнулся, затем звуки бега прогрохотали по коридору, и всё стихло. Дёргаться вслед Николай не стал, и вышел из ординаторской не торопясь, как раз к тому моменту, чтобы увидеть удивлённо застывшую посреди площадки на пересечении коридоров палатную медсестру с подносиком в руках. Девушка с недоумением повернулась к нему, выразив изумление на милом лице, и Николай опять подумал о том, что бы это всё могло значить.

– Чего это тут разбегались, на ночь глядя?

Поскольку Николай не рискнул честно ответить, что это – избегая его пинков, а первичную причину вообще самого факта появления какого-то непонятного человека на отделении в десятом часу вечера он не знал, – то просто пожал плечами и ушёл обратно. Странно, конечно, – входы внизу были закрыты на ночь, а до расклейки окон на первом этаже, учитывая погоду апреля месяца, было ещё далеко. Вот пройти на территорию «большой» клиники проблем не составляло – в трёх или четырёх местах опоясывающую, в принципе, всю её территорию ограду прорезали калитки. У ворот для машин был пост якобы охраны, но к такой «охране» любой нормальный человек у них относился индифферентно, – что было большим прогрессом по сравнению с не так уж давним нескрываемым презрением. Появившиеся там в середине 90-х крепкие и вечно нахмуренные мужики в украшенном нашивками камуфляже, с наручниками и резиновыми дубинками, которыми они поигрывали, останавливая понравившегося или непонравившегося им человека исчезли где-то с год тому назад, после мерзейшей истории, оставившей у всех сравнимое по силе с зубной болью ощущение. Получая побольше любого врача с категорией, и не делая целыми днями ничего полезного, они, фактически, дождались своего шанса, когда на выходящую с больничной территории позже общего потока аспирантку кафедры инфекционных болезней набросился то ли действительно маньяк, то ли покусившийся на её пижонски-короткую меховую шубку «из козлика» грабитель. Аспирантка подняла визг и бросилась к домику героических охранников, до которого было метров тридцать – оскальзываясь на сыром ноябрьском снегу и размахивая, для балансировки, сумочкой. Увидев бегущего за визжащей девушкой худого, на ходу машущего руками мужичка суровые охранники нырнули в свой домик и заперлись изнутри… То, что они немедленно позвонили оттуда в милицию никакой роли уже не сыграло – неудавшегося вероятного насильника шуганул случившийся мужчина-врач. Было на самом деле не слишком поздно, но уже здорово темно, – и тот куда-то делся. Милиция, разумеется, так и не приехала, а крепкие ребята с нашивками исчезли, сменённые появившимся через день дежурным пенсионером, вежливо здоровающимся с профессорами и поднимающим хлипкий шлагбаум при виде больничного пропуска или красного креста на машине.

Вернувшись в ординаторскую, Николай поднял успевший упасть поперёк прохода стул и наконец-то без приключений заглянул в комнату отдыха. Неяркая лампочка работала нормально, и её света вполне хватило, чтобы увидеть лежащий на полу, за образованным той же самой широко теперь открытой дверью уголком, ключ. Ну да, конечно… Основную ценность комнаты составляла не старая «Радуга 716» с севшим кинескопом, а приземистый, выкрашенный в тёмно-оливковую военную краску сейф. Николай покрутил ключ в руках. Белый металл, чистая, без царапин и потёртостей, рукоятка, – или как там называется та его часть, за которую держат пальцами. Новый, хорошо отполированный, маслянистый, ключ удобно лежал в ладони. Забавно…

Оглянувшись на прикрывшуюся на пружине коридорную дверь, Николай покачал ключ в руке и с сомнением поглядел на сейф. Ключ был похож, – за исключением того, что тот, который сейчас лежал в кармане халата ходящей где-то по палатам Ольги Андреевны, был здорово потёртым и пожелтевшим от времени. Чёрт его знает, сколько лет было этому сейфу – судя по виду, им могли пользоваться ещё во времена чуть ли не самого Павлова. «В детстве мальчика Ваню Павлова укусил на улице щенок. Прошли годы. Щенок вырос в большую и злую собаку, и давно забыл об этом происшествии. Иван Павлов тоже вырос. Но он не забыл».

Николай засмеялся вслух. Это была реакция. Он давно не дрался как следует. Пожав плечами, он согнулся и сунул ключ в замочную скважину сейфа. Тот лёг правильно, без нажима, и вроде бы за что-то зацепился, но проворачиваться не хотел. Подёргав его пару раз туда-сюда и вынув, Николай попробовал перевернуть его другой стороной – у ключа имелось две бородки и попытаться, конечно, стоило. В этот раз он даже не влез в замочную скважину, зацепившись каким-то выступом снаружи, и после ещё нескольких попыток пошуровать вставляемым так и сяк ключом в замке Николаю пришлось сдаться. Интересно, что подумала бы доктор Роон, зайдя в ординаторскую и обнаружив его, копающегося в замке каким-то самодельным, неработающим ключом? И что, интересно, он мог бы ей ответить?

Что находится в сейфе, Николай прекрасно знал – никакой особой тайны в этом не было. Дорогие и сильнодействующие препараты из группы «А», просто редкие лекарства, которых всегда не хватает. Некоторые бумаги отделения, вроде запечатанных канцелярских конвертов со слепыми схемами ведущихся на кафедре и отделении четырёх или пяти диссертационных работ. Общая металлическая коробка с витаминами, в которую многие любили залезть после обеда. Какое-то мелкое барахло, вроде ремонтного комплекта к давно распотрошенной безигольной диабетической тест-системе. В том, что там именно сегодня ночью могут оказаться наркотики или скрываемый от «Де Бирса» рекордный якутский алмаз, Николай очень сильно сомневался, а тыкать ключом в чужой сейф и потом нагло лезть в драку на незнакомого человека ради пары коробок того швейцарского препарата который «6 часов половой свободы»… Это было просто странно. Спросить что-нибудь умное у Ольги Андреевны, попросить у неё настоящий ключ и порыться в сейфе самому в поисках чего-нибудь неожиданно интересного? И что ей сказать?