На пьедестале стоял стеклянный сосуд, внутри — бледно-голубой шар, в нем что-то клубилось, это что-то напоминало трудно различимую фигуру переменчивой формы.

Иешоль восхищенно посмотрел на шар.

— Вот она! — произнес он, показывая книгу шару. — Вот то, что я искал годами, вот она! Мне принес ее Дохор. Он, неверующий, помогает нам возвысить Тенаара. Таковы времена, в которые нам выпало жить! Но теперь все переменится, ты понимаешь? Забудь о моей былой неудаче, которая повергла тебя в это чудовищное состояние, забудь о ней, потому что я смогу исправить свою ошибку.

Он опустился на колени и поднял вверх книгу, его обожающий взгляд остановился на шаре.

— Хвала Тенаару за этот великий день! Хвала Тенаару!

И его молитва понеслась сквозь скалу, стоящую над ним, по пустынным коридорам Дома, долетев до подножия огромной статуи, стоящей в храме.

Дубэ сидит одна на чердаке, обхватив колени руками, положив подбородок на колени. Ее широко открытые глаза опухли от слез. Она и сама уже забыла, когда она здесь спряталась. Уже наступила ночь, на небе сияет великолепная луна.

Горнар умер. Ренни отправился за взрослыми. Столько людей прибежало на берег реки, и среди них родители Горнара. Его мать кричала и плакала не переставая. Дубэ тоже только и могла, что кричать.

«Я не хотела! Я не хотела!» Но никто не слушал ее. Пришел и священник, Горнара отнесли к нему домой. Горнар умер.

Умер.

Умер.

Дубэ точно не помнила, что случилось потом. Ее мать плакала, отец крепко держал ее за руку. Сначала она совсем отчаялась, но потом понемногу успокоилась. Наконец, все затихли. Она видела, как люди кричат и рвут на себе волосы, но в тишине все казалось ей бесконечно далеким.

«Это — не люди из Леса. Это — не моя жизнь, это — не я».

Потом и мысли постепенно исчезли, осталось только страшное видение глаз Горнара: два белых круга, навсегда запечатлевшиеся в ее мозгу.

Дома ее родные спорили тихими, сдержанными голосами, так они говорили только о важных вещах.

Тогда Дубэ отправилась на чердак и заперлась там. Слезы текли по ее щекам, но она не чувствовала печали. Ей просто казалось, что ее больше нет на свете.

Мать поднялась к ней перед обедом.

— Иди к нам, тебе надо поесть.

Ее голос был грустным и нежным — такой она редко слышала.

Она не ответила. Не могла. Она потеряла голос.

— Может быть, попозже? Я тебе оставлю что-нибудь вкусное?

Она еще и еще раз поднималась сюда и каждый раз говорила этим нежным голосом. Подошла к Дубэ, обняла ее и плакала, прижав ее к своей груди. Но Дубэ ничто не трогало, даже слезы перестали течь из ее глаз.

Наверное, так и прошел весь день, потому что она вспоминала, как солнце появилось за окном и небо стало голубым, как никогда раньше.

«На реке сегодня будет прекрасно. При таком солнце хорошо удить рыбу. Матон и все остальные уже на реке. Я пойду к ним, мы будем вместе играть, болтать с Пат, я скажу ей, как я люблю Матона. И Горнар снова отнимет у меня змею, и я буду кричать на него, но не ударю его, потому что он — главный!»

— Почему ты не отвечаешь мне? Почему ты мне ничего не говоришь?

Мать кричала, отец просто стоял рядом.

Она схватила ее и начала трясти, сделав ей больно, но Дубэ не жаловалась.

«Это — не мое тело. Я — в реке, рядом с Горнаром, и он говорит мне, что я убила его».

Отец схватил мать и с силой оттащил от Дубэ.

— Это естественно, что она так ведет себя… случилось страшное… это — естественно.

Прошло немного времени, и дом наполнился другими голосами, незнакомыми голосами, которые проникали из-под пола и, наконец, стали доходить до нее. У нее заурчало в животе, страшно заболели ноги, но она так и не могла пошевелиться.

— Дело серьезное, может быть, вы не понимаете.

Это был голос Трарека, старейшины деревни.

В ответ ее мать зарыдала.

— Мне кажется, это вы не понимаете. — Громкий и печальный голос ее отца. — Как вы могли даже подумать, что подобное случилось умышленно?

— Я этого не говорю, Горни.

Это сказал Том, отец Ренни.

— Но ты же должен понимать, как велико горе родителей Горнара.

— Это была роковая случайность.

— Мы все это понимаем.

— Тогда о чем еще говорить.

— В любом случае дело серьезное. Дубэ убила мальчика.

— Это был несчастный случай, черт возьми, несчастный случай!

— Успокойся, мы пришли сюда поговорить.

— Вы не хотите говорить, вы хотите осудить мою дочь, маленькую девочку!

Ее отец кричал. Сколько она помнит, такого никогда не случалось.

— Ренни говорит, что она сделала это намеренно… она взяла его за голову и ударила о камень.

— Вы сумасшедшие… просто сумасшедшие…

— Думаю, ты не будешь отрицать, что такое насилие — нечто ненормальное для девочки…

— Дети играют! Дети дерутся! Как-то раз я выбил тебе два зуба, когда мы подрались, ты помнишь? Если бы удар был сильнее, ты тоже мог бы умереть.

— Нельзя бить мальчика головой о камень, не желая убить его.

Прошло несколько дней, и дом погрузился в мертвую тишину. Дубэ начала есть, но говорила мало. К тому же никто в доме и не хотел с ней разговаривать. Почти все время Дубэ проводила на чердаке. Это было единственное место, где она чувствовала себя хорошо. Она больше не могла видеть опухшие от слез глаза матери и потемневшее, нервное лицо отца. Внизу события становились реальностью, а на чердаке времени не существовало, Дубэ могла ходить взад и вперед сколько хотела и стирать из памяти тот день на берегу реки. И она делала это. Оставались краткие драгоценные минуты, когда ей удавалось думать о другом: в глубине души она еще осмеливалась любить Матона.

«Скоро все кончится, и я смогу вернуться назад. Меня ждет незабываемое лето».

Однажды вечером отец вошел в ее комнату.

— Ты спишь?

После того дня Дубэ ни разу не удавалось спокойно заснуть. Ночью, когда она лежала в кровати, ей было страшно, а если ей удавалось заснуть, то много раз ей виделись ужасающие призраки.

— Нет, я не сплю.

Отец присел на край кровати. Посмотрел на нее:

— Как… как ты себя чувствуешь?

Дубэ пожала плечами. Она не знала.

— Люди деревни хотят поговорить с тобой.

Дубэ оцепенела. Собрания во главе со старейшиной — дела взрослых. Дети никогда не могли их посещать.