– Думаешь, мы услышим что-то интересное?

– Это вряд ли. По-моему, оба они зануды.

– По-моему, тоже.

– А мы их оставим без обеда. Не скажем, что путь к столовой свободен.

И Саша достала из шкафа теплые куртки. По лицу Сереги Леонидов понял, что путь к столовой тот найдет при любых обстоятельствах.

Когда компания удалилась, Леонидов полез в тумбочку, где с вечера предусмотрительно запрятал бутылку марочного вина.

– Серега, гляди – «Мускат»! Сахара, зараза, тридцать пять процентов! Сироп, елки! Похмелимся? А то башка трещит. Долго терпел, но теперь сдаюсь.

– А пить из чего? Стаканы-то в холле! Сходить?

– Ни-ни! Не стоит оказывать дурное влияние на общественность. Сейчас крышку от мыльницы принесу, да подай мне ту пластмассовую штуку от лака для волос.

– Колпачок, что ли?

– Его, родимого.

– Воняет же!

– Ничего, пойдет под «Мускат». Я эту штуку сейчас с мылом вымою.

– Тогда ты из него пей.

– Ладно, как гость можешь пользоваться привилегией в выборе посуды. Будешь потом мыльные пузыри ртом пускать.

– Классное занятие! С детства обожаю.

Они разлили «Мускат» в мыльницу и колпачок от баллончика с лаком для волос. В тумбочке нашлась пара мандаринов.

– А осетринки, случаем, не припас? – грустно спросил голодный Серега.

– Совесть не позволила. Мы люди бедные, но гордые. Воровать «Мускат» не то же самое, что тырить осетрину.

– А бутылка этого вина, знаешь, сколько стоит?

– Это я спьяну перепутал, этикетку в темноте не разглядел. Лучше бы водку стащил, ей-богу! Ну, будем здоровы!

Они глотнули из импровизированных стаканов. Барышев скривился и закашлялся:

– Ш-ш-ш…

– Ш – што?

– Ш-шампунь, зараза, попал! Ты мыльницу-то мыл?

– Мы только насчет колпачка договаривались.

– Ну, ты злодей, Леонидов! Отравил!

– Я тебя предупреждал. Между прочим, мне тоже невкусно. Знаешь, какую гадость бабы себе на голову льют?

– Иди ты… – И Серега закашлялся. – Лучше бы я из бабской туфли пил!

– Иди ты?

– Тьфу! Дай сюда бутылку! Из нее буду пить! А ты колпачок нюхай.

– Ладно, будем считать, что вводные процедуры закончены. Вернемся к нашему трупу. То есть, к трупу П. П. Сергеева. Знаешь, что мы имеем, по словам Серебряковой? Несколько крепких подозреваемых.

– И кто конкретно?

– Вот, передо мной список всех присутствовавших на сабантуе. Итого тридцать человек.

Минус пятеро детей – остается двадцать пять. Себя с Сашей я тоже исключаю, если только я не лунатик и не осуществляю под воздействием сна свои заветные мечты. У меня с коммерческим были трения. Но поскольку это маловероятно, получается еще минус два. Теперь о вас, Барышевы: во-первых, я тебе доверяю. Во-вторых, вы спали в угловой комнате и ушли раньше Паши. Так что получается еще минус два.

– Ну, спасибо, благодетель ты наш!

– Не за что. Цветы можно прямо в мой номер. Итого получается: двадцать три минус два равно двадцати одному.

– В первом классе ты, Леонидов, наверняка на «пять» учился?

– Но только в первом, – грустно сказал Алексей. – Серебрякову тоже, в общем-то, можно исключить.

– И самого убитого, надеюсь, тоже?

– Да, елки! Молодец! Я даже позабыл, для чего вся эта арифметика! Минус Паша. Остаются девятнадцать душ, у шестерых из которых уже обрисовался веский мотив. Нора тоже под большим вопросом.

– Ей-то какой навар со смерти любовника?

– Определенно сказать не могу, но что-то там есть. Вчера они с Пашей ругались. Я сам это видел. Кстати, как только сугробы расчистят, надо будет добраться до главного корпуса и просмотреть вчерашнюю запись. В этом коттедже видеомагнитофона нет. Я это уже выяснил.

– А где кассета?

– В кармане. Сейчас уберу в тумбочку вместе с бутылкой. Надо прятать от грабителей такие ценные вещи. Итого: шесть человек имеют явный мотив, остальные тайный. В таких делах, как правило, стоит только поглубже копнуть. Там, где люди делят между собой солидную зарплату, нет места любви и братству. Тем более сейчас, когда народ за место под солнцем глотку перегрызет. Да, нынче каждый сам за себя.

– И против всех. А Пашины люди? Их ты со счетов не сбрасываешь? Они-то должны были за него держаться! И уж никак не убивать!

– А если кто-то притворялся, что он Пашин человек, а сам делал ставку на Валеру?

– Прямо тайны мадридского двора!

– А ты у жены спроси, как ее в свое время убрали из «Алексера». Путем каких тайных интриг. Она тебя просветит. Серебрякова, между прочим, сама мне сейчас призналась, что некая Эльза пыталась всучить ей досье. Там было обо всех.

– Эльза, Эльза… Погоди-ка… Невзрачная блондинка с волосами до плеч? Действительно, на немку похожа!

– Гестапо в работе. Та еще сучка!

– Анька моя терпеть ее не может, даже не поздоровалась вчера.

– С такими можно и не здороваться, но они живут и процветают. Валера и мадам Иванова А за нее горой, я это еще осенью заметил. Анюте надо бы поосторожнее, если она еще хочет там работать.

– Моя бы воля, она бы вообще дома сидела, – вздохнул Серега. – Но это не выход. С чего предлагаешь начать?

– С обеда, конечно. Похоже, что дорогу жизни уже расчистили, я слышу, как за окном шумят моторы!

И действительно, в комнату ввалились румяные, засыпанные снегом Саша и Анечка. Они жизнерадостно закричали:

– Мужчины, вас приглашают на кормежку!

Леонидов встал. Во рту был вкус лака для волос.

– Пойдем, Серега, а то у меня желудок склеился.

– А у меня намылился изнутри.

– О чем это вы, мужчины? – поинтересовалась Саша.

– Да мы тут так, мылись.

– И причесывались…

Бутылку, в которой кое-что еще осталось, Алексей предусмотрительно запрятал обратно в тумбочку.

Когда Барышев вышел вслед за женщинами в холл, Алексей полез в тумбочку. Он посмотрел на кассету, задвинул поглубже, так, чтобы создалось впечатление, будто ее хотели спрятать, и аккуратно закрыл дверцу.

«Кто ищет, тот непременно найдет», – подумал он, выходя из комнаты.

Метель на улице постепенно утихала. У плохой погоды тоже должен быть лимит. Облака на небе напоминали слежавшуюся и посеревшую от долгого хранения вату, зато снег радовал своей несказанной белизной. Загородной, по-настоящему лесной.